Леонид Платов - Искатель. 1965. Выпуск №6

Вдалеке горели костры звезд.

Если человек давно не встречал людей, у него в глазах поселяется диковатая тоска. Но он разводит костер, и одиночество отступает. А человек протягивает руки к огню, как протягивает их другу.

Огонь сродни человеку. Он течет по жилам, пылает в мозгу и блестит в глазах. Люди любят глядеть в пламя: они видят там прошлое и угадывают будущее. Если же человек бродяга, он любит огонь еще и за вечную изменчивость горячей судьбы.

А здесь, в пространстве, где несется корабль, не из чего даже развести костер.

Когда-то это было просто. Хворост хрустел под ногами, сухие стволы бросались поперек тропы, нетерпеливо ожидая той минуты, когда им будет дано унестись в небо языком яркой плазмы. Так было в лесах Земли и в других лесах.

Нет ничего, что могло бы гореть. А костры пылают, они бушуют вдалеке. Их видно простым глазом, но путь слишком далек. Можно протянуть к ним руки, но тепло не коснется пальцев: оно умирает раньше, тепло костров в бескрайней степи мироздания.

Что же, бродяга, иди своей дорогой! Тоскуй по огню костров и ночлегу в траве, вспоминай, как это было хорошо, думай, как хорошо еще будет. Иди и грейся у огня далеких звезд, пока нет земного пламени, пока ты один…

«Вот черт! — подумал Валгус. — Полез в такую лирику, а? Сдаешь, бродяга. Да ты даже и не один. Есть еще этот… Кстати, что он там?»

— Одиссей, — негромко сказал Валгус, — давайте текст.

Последовала секундная пауза. Затем послышался холодный, безразличный голос:

— Окисление шло медленно. Реакция не стабилизировалась. Выделявшейся энергии было слишком мало, чтобы обеспечить нормальное течение процесса. Можно предположить: окислявшаяся органика содержала слишком много воды, поглощавшей тепло и тем самым мешавшей развитию реакции…

— Стоп! — сказал Валгус. — Этого достаточно. Дремучая, несусветная чушь. От нее уши начинают расти внутрь. Понял, Одиссей?

— Не понял.

— В этом-то и несчастье. Я просил тебя перевести маленький кусочек художественного текста. А ты что нагородил? Понял?

— Я понял. Описанный способ поднятия температуры воздуха существовал в древности. Были специальные сооружения — устройства, аппараты, установки — в жилищах. В них происходила экзотермическая реакция окисления топливных элементов, приготовленных из крупных растений путем измельчения. В данном тексте говорится о поднятии температуры воздуха. Дается начальная стадия процесса. Текст некорректен. Воздух нагревается вне помещения. Чтобы таким способом поднять температуру воздуха на планете, нужно затратить один запятая восемь на десять в…

— Да, — грустно сказал Валгус. — Но в тексте просто сказано, что костер не разгорался — дрова были сырыми. И все. Употребить архаизмы «дрова» и «костер» — и дело с концом. А?

— Я не знаю архаизмов.

— Он не знает архаизмов, бедняга! Ах, скажите… А фундаментальная память?

— Ее надо подключать. Я не могу сделать этого сам.

— Ага, — проговорил Валгус, раздумывая. — Значит, подключить фундаментальную память? Что же, это, пожалуй, справедливо. Я так и сделаю. Это предусмотрено программой. Я бы сделал это даже сию минуту… если бы ты после этого смог мне сказать, почему не возвращаются корабли…

Валгус помолчал.

— Почему они взрываются — если они взрываются. А если остаются целы, то что же в конце концов с ними происходит? Кто здесь мешается со своими чудесами? Я тебе завидую, Одиссей: ты-то разберешься в этом очень скоро.

«Представляю, как станет излучать Туманность Дор, он же академик Дормидонтов, когда придет пора прослушивать эти записи, — усмехнулся Валгус. — Ну, и пусть себе излучает. Могу же я себе позволить…»

— Впрочем, — сказал он громко, — завидовать тебе, Одиссей, не стоит. Может быть, ты действительно просто взорвешься. Этого себе не пожелаешь. А?

Одиссей молчал. Валгус пожал плечами.

— Ну, ну… Только до сих пор в природе взрывы всегда сопровождались выделением энергии. А наши эксперименты дают, наоборот, ее исчезновение. Назло всем законам. Исчезает корабль и почти вся энергия с ним. Слабенькая вспышка — и больше ничего. Тебе понятно?

— Не понял, — без выражения произнес Одиссей.

— Не ты один. А вот я должен бы уразуметь, в чем же тут дело. И проверить. Вернее, проверять-то придется тебе. Мое дело — попросту принести тебя в жертву. В твои времена, Одиссей, отдавали на заклание быков. Времена изменились… — Валгус помолчал. — Так включить тебе память? Нет, лучше сначала скажи, как дела.

— Я в норме, — отчеканил Одиссей. — Все механизмы и устройства в порядке.

— Программа ясна?

— По команде искать наиболее свободное от вещества направление. Лечь на курс. Увеличить скорость. В момент «Т» включить генераторы. Освободить энергию в виде направленного излучения. Через полчаса снять ускорение и ждать команды.

Одиссей умолк. Настала тишина. Только неторопливо щелкал индикатор накопителя: «ток… ток… ток…» Валгус прошелся по рубке, упруго отталкиваясь от пола. Пилот задумчиво глядел перед собой, схватив пальцами подбородок.

— Уж куда как ясная программа… Итак, нам с тобой предстоит…

Но даже объяснить, что именно предстояло, было, по-видимому, достаточно трудно, и Валгус не стал продолжать. Еще несколько минут он колесил по просторному помещению, все так же сжимая пальцами подбородок. Затем приостановился, медленно покачиваясь на каблуках.

— И ты взорвешься — или уйдешь туда. В надпространство. В последнем эксперименте распылился «Арго». Или все-таки ушел? Первую часть программы он выполнил точно, но вторую… Так или иначе, назад он не вернулся. Прекрасный корабль «Арго», только у него было четыре приданных двигателя, а у тебя пять… Не вернулся. Хорошо, включу тебе память. Совершенствуйся, постигай непостижимое. Может быть, хоть тогда ты начнешь разговаривать по-человечески. Иначе мы с тобою каши не сварим… Кстати, повар ты неплохой. Прощальный обед доставил мне много невинных радостей бытия… Ты говоришь, память? Пусть так… Ты знал, что попросить. Нам не очень-то рекомендуют подключать эту самую память. Конечно, мы вас знаем и видим насквозь, как говорится, но в общем это только говорится, и кто знает, почему вот ты иногда делаешь так, а не иначе… Но все равно тебе придется идти на прорыв… Корабли не возвращаются, в этом вся история. А мне болтаться на шлюпке и ждать, пока подберут, — невеселая перспектива. Что я, лодочник?