Владимир Востоков - Ошибка господина Роджерса

Пришел в контору переодеться. Время было уже позднее, нерабочее. К моему удивлению, там оказалась Фаина,

— Ты чего?!

— Ничего… Вас жду,

— Ну-ну.

— Трубы гну… Алексей Иванович, а я к вам с… повинной.

«Что за черт, с какой еще повинной?» — подумал я.

— Тогда винись.

Фаина потупила взор, потом посмотрела, на меня и снова опустила глаза:

— Понимаете, Алексей Иванович… Я вам тогда неправду сказала. Письмо-то я написала. Это меня Катька надоумила. Давай, говорит, разыграем его.

Я стою, моргаю глазами и не понимаю, что со мной происходит. Как же так? А Фани из Вены? А Витек? А Насонов?! Что за чертовщина?!

— Только я его не решилась вам передать… Вы меня извините. Вот оно. Хотите, прочтите. А то послание, про которое вы спрашивали, это кто-то другой написал. Я подозреваю Катьку…

Я с трудом воспринимаю слова Фаины. И когда наконец до меня доходит истина, у меня аж дух перехватывает.

— Ну и молодец, кассир. С тобой не соскучишься. Выдала сполна. — И я от радости схватил ее в охапку. Она зарделась, еще больше раскраснелась, и ее широкое лицо засветилось и даже показалось мне милым и симпатичным. В следующую минуту я расхохотался. Надо же быть такому совпадению!

Фаина, широко распахнув глаза, смотрит на меня с удивлением.

— Что-нибудь не так я сделала? — спрашивает она меня.

— Раз пришла с повинной, значит, все так, — отвечаю ей, улыбаясь. — В награду хочу поцеловать тебя.

— А письмо читать не будете?

— Я их уже начитался…

Она, как ребенок, обиженно опускает глаза, Мне становится жалко ее.

— Ладно, давай сюда письмо.

— Вы все смеетесь надо мной. — И Фаина с гордо поднятой головой выходит из комнаты.

Так закончилась эпопея с письмами и… любовь Фаины ко мне,

Впрочем, с письмами не закончилась. Письма будут. От Роджерса ко мне, от меня к Роджерсу. Но это впереди.

«С письмом от Зори вдруг куда-то убежал отец. Мы все в недоумении. Что-то случилось? Что?! Рядили по всякому. С нетерпением ждали его возвращения. Наконец он вернулся. На нем нет лица. Значит, что-то произошло серьезное. Мы бросились к нему с расспросами. Он тут же заявил:

— Умер Зоря… И отстаньте от меня.

— Как умер?! — закричала мама.

— Не знаешь, как умирают, — отрешенным голосом отвечает отец.

Мать запричитала и в слезы.

— Как же мы теперь будем… Да за что такое наказание?..

Я стою, смотрю на отца, на его осунувшееся, посеревшее лицо и не знаю, то ли мне радоваться, то ли… С одной стороны, жалко, все же умер родственник, с другой — слава богу, теперь наверняка будет спокойнее в семье.

— Папа, покажи письмо. — Я подошла к отцу, обняла. Мне стало жалко его.

— Потом, доченька, потом…

— Не потом, а сейчас. — Он знал, что я никогда ничего на потом не откладываю.

Отец пытался отговориться, а в меня словно дьявол вселился. Я настояла. Он всегда сдается, если проявить настойчивость.

Он нехотя протягивает мне письмо.

Боже мой… Какой ужас… Какой кошмар… Какой позор…

Я в гневе скомкала письмо, с нескрываемой злостью бросила его в лицо отцу, наговорила ему всяких гадостей и выскочила из дому. На улице немного успокоившись, возвратилась. Мать лежала в постели с полотенцем на голове, отец сидел за столом, положив голову на руки. Рядом с ним — нераспечатанная бутылка вина. Скомканное письмо валялось на полу. Я подняла письмо.

— Куда ты? — спросил, вымученно глянув на меня, отец, когда я направилась к выходу.

— Куда надо, — ответила я, хлопнув дверью. Честное слово, в эту минуту мне нисколько не жаль было своих родителей. Кипевшее зло на них наполняло мою душу.

Пока я шла по улице, все время со страхом думала в последствиях. Что я скажу Виктору? Как ему объяснить? Как покажусь на глаза подругам? Дядя — гнусный каратель, преступник, скрывавшийся от правосудия… Ведь Виктор работает вместе с отцом на режимном предприятии. Кому я теперь буду нужна?.. Кто узнает, от меня будет шарахаться, как от бешеной собаки. Еще возьмут да выгонят из института. Неужели всему конец? Перед моими глазами будто погас свет. Чем больше я думала об этом, тем больше теряла надежду на жизнь. Может быть, вот сейчас — под машину… Нет, нет, только не это. В чем я виновата?..

В приемной КГБ меня внимательно выслушали. Через некоторое время пришел высокий симпатичный молодой человек, представился мне капитаном Насоновым, и мы с ним уединились в отдельную комнату. Долго и по душам поговорили. Он меня прекрасно понял. Подробно расспрашивал об отце, о его поездках в Вену, о моих отношениях с Виктором, с его отцом. Об институте. О друзьях.

Я смотрю на Насонова, разговариваю с ним, а сама все время ловлю себя на мысли — где могла его видеть.

Этот спокойный голос. Знакомая манера левой рукой откидывать назад прядь волос, спадавшую на лоб. Под конец разговора я не удержалась и спросила:

— Владимир Николаевич, извините за банальность, где я вас могла видеть?

. — Не знаю… — И Насонов откидывает прядь волос, нависшую над лбом.

— Вспомнила!.. — чуть не вскрикнула я от вспыхнувшей вдруг догадки. — Вы у нас читали лекцию. И приводили пример, несколько схожий с тем, что я рассказала. Да?!

Насонов на секунду задумался и, к моему удовлетворению, говорит:

— Было дело.

— Как тесен мир. Кто бы мог подумать, — вздохнула я. — Знали бы вы, как после вашей лекции я воевала с отцом…

В ответ Насонов, как показалось мне, загадочно улыбнулся.

И где-то подсознательно у меня мелькнула шальная мысль: «А не успел ли и отец побывать здесь?..»

— Отец ваш знает, что вы пошли к нам? — словно угадав мои мысли, спросил меня Владимир Николаевич,

— Да, знает, — ответила я.

— Хорошо, — ответил он.

Ушла я от Владимира Николаевича окрыленная, спокойная от чувства исполненного гражданского долга. За одно только ругала себя: надо было раньше прийти сюда.

Впереди предстоит разговор с отцом. Каким-то он будет. Только бы не сорваться.

Не успела я переступить порог комнаты, как отец сразу подошел ко мне и, взяв под локоть, увел меня на улицу.

— Была? — спросил он меня, когда мы вышли из подъезда дома.

— Была.

— Ну и что?

— Если б меня так понимали мои родители…

— То что было бы? — не дав мне договорить, спросил отец.

Он был спокоен. И меня это несколько удивило. Я ждала нервной сцены и даже, может быть, скандала.

— Не было бы того, что сейчас произошло, — отвечаю ему в тон.

— Понятно. Что тебе сказали? — продолжал допрашивать меня отец.

— Сказали, что правильно сделала.

— Допустим. А дальше?

— Дальше… видно будет.

— И что же ты там говорила?

— Все как есть. Не убавила, не прибавила,

— Понятно. И что теперь будет?

Я поняла. Отец там не был, иначе он не задал бы такого вопроса. Мы некоторое время шли молча.