Леонид Платов - Искатель. 1972. Выпуск №6

— И затемнения нет? — недоверчиво спросил Калиновский.

— И затемнения нет. Большущий, понимаете ли, город, воздвигнутый уже после войны, после нашей победы над Гитлером!

— А! После победы?

— Да. И разросся очень быстро, глазом не успели моргнуть. Частью вдоль губы, а частью в тундру ушел. Город-порт. Решено после войны построить порт в Потаенной. Тоже, конечно, огромный. Океанский! Важнейший перевалочный пункт Северного морского пути. Побольше, наверное, Игарки и Тикси.

И потом всякий раз, когда Гальченко закрывал глаза, он видел огни вдали, мириады огней, новый заполярный город и порт, раскинувшиеся по берегам Потаенной во всей своей силе и красе!

Валентин рассказал товарищу о своей мечте — построить город и порт в губе Потаенной.

Тюрин, как вы уже знаете, был человек обстоятельный, не по возрасту солидный и на редкость немногословный. Гальченко ожидал, что, услышав о городе, он пренебрежительно шевельнет плечами и отвернется. Но потомок землепроходцев-зверопромышленников не сделал этого. Некоторое время он молчал, размышляя, потом неожиданно улыбнулся — улыбка у него была детская, простодушная, открывавшая верхние десны.

— А что! Интересно, Валентин! Вроде бы как в сказке волшебной! Зажмурясь, перешагни порог, открой глаза, и вот он перед тобой — город, празднично освещен!

Гальченко говорил мне, что уж и не припомнит сейчас, в какой последовательности втягивались его товарищи в спор о будущем Потаенной.

Конечно, безудержный полет фантазии — это свойство возраста, а он был самым младшим в команде. Но ведь и Конопицин, и Тюрин, и Калиновский, и Галушка были людьми молодыми, не старше двадцати восьми лет. Только Тимохину было тридцать.

Мало-помалу идея Валентина Гальченко, казалось бы фантастическая, начала захватывать остальных обитателей Потаенной.

— А что думаешь, неплохой бы мог порт получиться, — сказал Галушка. — Тут как раз материк клином в море вдается. Удобно! И залив для отстоя кораблей имеется. Место для порта подходящее, с какой стороны ни взять.

И заметьте, связистам Потаенной очень хотелось, чтобы задуманное ими неизменно сбылось.

— Пройдут ли океанские корабли узкость между косой и тундровым берегом? — усомнился Тюрин, покачивая головой. — Подумали бы об этом. То-то и оно! Пролив, выходит, надо расширять!

— А что! И расширим! — быстро сказал Гальченко. — И дно на подходах углубим, если надо. Как в Финском заливе между Ленинградом и Кронштадтом!

Демонстративно не принимал участия в разговорах о новом городе старшина Тимохин.

То, о чем толковали друзья, видно, не интересовало его. Лишь изредка он вскидывал на Гальченко глаза и тут же опускал, пряча усмешку. Понимаете? Чем бы, мол, дитя ни тешилось…

Связисты ничего не знали о той меди, залежи которой когда-то разрабатывал Абабков. Да и откуда им было знать о меди? Тысяча девятьсот двенадцатый год, царизм, капитализм, почти незапамятные времена!

Но никто не сомневался в том, что в окрестностях будущего города полагается быть полезным ископаемым.

— Я так думаю, золото, — осторожно сказал Галушка. — Почему бы здесь и не быть золоту, а?

— Вот именно! Почему бы и не быть? — подхватил Калиновский. — Тогда, по мне, уж лучше никель! Для целей обороны никель важнее.

Что касается Гальченко, то он стоял за нефть.

Мысль эта возникла у него, как вы догадываетесь, потому, что неподалеку от родного его города открыта нефть перед войной. Но Галушка немедленно же ввязался в спор — он вообще был ужасный спорщик.

— Почему ты говоришь: нефть? Нет, я считаю: уголь! За Полярным кругом, где ни копни, уголь повсюду! На Диксоне он есть? Есть. В Воркуте есть? Есть. Наконец, возьмите, товарищи, Шпицберген!

— На Новой Земле, говорят, тоже имеется, — вставил Конопицин, задумчиво посасывая трубочку.

— Вот и товарищ мичман подтверждает!

— А зачем нам уголь или нефть? — сказал примирительно Калиновский. — Проще: ветер! Электростанция в Потаенной будет работать на ветре. В наших местах его хоть отбавляй. И дует он с разных румбов чуть ли не круглый год безо всякой пользы для социализма. Ученые-энергетики, я читал, разработали перед войной такие особые ветродвигатели, которые…

— Эк тебя занесло! — с прорвавшимся раздражением сказал вдруг Тимохин. — Ветродвигатели какие-то, золото, нефть! Сказочки друг другу рассказываете на сон грядущий?

Гальченко, Конопицин и Калиновский недоумевающе смотрели на него. А Галушка рассердился. Гальченко еще никогда не видел, чтобы его добродушный толстощекий земляк так сердился.

— Нет, врешь! — крикнул он и хлопнул ладонью по столу. — Не сказочки! Доживем до победы, сам увидишь!

В Арктике самый страшный враг человека — тоска, упадок душевных сил. Тоска эта набрасывается иногда внезапно, как приступ малярии.

Спор о будущем Потаенной оказался в этих условиях целебным.

Ну что ж! Если пофантазировать, то стоит, вероятно, подумать и об озеленении будущего города.

Галушка, который, по мнению Гальченко, любил не то, чтобы прилгнуть, а малость преувеличить — для «красоты слога», как он выражался, — утверждал с горячностью, что в Заполярье из-за краткости северного лета удается увидеть, как растет трава.

При этом заявлении Тимохина даже повело немного в сторону.

— Ну что ты косоротишься, старшина? — вскинулся Галушка. — Не видел и молчи! А я собственными своими глазами видал. И никакое не колдовство, что ты там бубнишь про колдовство? И никакого тут колдовства, — уверял он. — Терпение только надо иметь! Сядь и смотри на какую-нибудь травинку, но очень долго смотри — и увидишь! А как же иначе? Северное лето, оно, как одуванчик, дунь на него, и нет его! Стало быть, времени у травы в обрез, хочешь не хочешь, приходится быстро расти!

— Можно ее заставить еще быстрее расти, — сказал Калиновский.

— А как?

— Теплицы.

— В Потаенной — теплицы?

— А что такого? На базе подземной газификации. Ты же из Лисичанска. Там до войны, я читал, проводились опыты. В нашей тундре есть уголь, по-твоему?

— Должен быть. Почему бы ему не быть?

— Ну вот тебе и подогрев в теплицах!

Связисты Потаенной видели в своем воображении некий благодатный оазис в тундре. И появится он там не по милости природы, а будет создан самими людьми.

В общем, выбирали себе пейзаж по вкусу!

Слушая Гальченко, я подумал, что споры эти, по существу, следовало бы назвать вторым открытием Потаенной.

Один и тот же пейзаж можно увидеть по-разному, под различным углом зрения. Все зависит от ситуации, не так ли? Ну и от самих людей, конечно, от их душевного настроя.

Что увидел Абабков или доверенный человек Абабкова в Потаенной? От алчности, я думаю, желтые круги у него перед глазами завертелись! Находка-то какая, господи! Медь! И в редчайшем состоянии — твердом! Вдобавок — секретная, в России никому еще не известная, кроме него, Абабкова! Где уж тут пейзажами любоваться? Он, поди, сразу начал будущие свои барыши на пальцах подсчитывать!