Вероника Кузнецова - Наследство Камола Эската

— А как он выглядит? — спросил Пат. — Сиделка сказала, что это…

— Не знаю, — честно признался господин Рамон. — Не хочу тебя обнадёживать и не хочу преждевременно пугать, потому что Камол не разрешил мне даже подойти.

— Но как он выглядит?

— Не очень хорошо, Пат. Скорее, даже плохо.

Мы сидели в молчании, погружённые каждый в свои мысли. Пат был очень печален, а мне в голову лезли мрачные мысли. Я не присутствовала на похоронах своих родителей, умерших от болезни в один день, потому что на это время меня отослали куда-то в деревню. Лишь очень смутно я припоминала, что, не понимая ужаса надвигающегося сиротства, была весела, беззаботна и совсем не думала, что вижу родителей в последний раз. Тётка моя, приходившаяся маме двоюродной сестрой и жившая с моими родителями, в то далёкое время не была со мной ни ласкова, ни сурова, она была попросту равнодушна ко мне с моими маленькими радостями и бедами, за что и я не могла полюбить её даже в том нежном возрасте. В день, когда родители умерли, она не пустила меня в дом и велела идти к соседям и переночевать у них, а на следующее утро кто-то увёз меня в деревню, и обратно я вернулась уже после похорон. Благодаря этому в моей памяти среди немногих уцелевших эпизодов, связанных с родителями, не было ни одного, омрачающего душу страхом смерти, за что мне, наверное, следовало бы сказать тётке спасибо. И вообще как-то так получилось, что я в течение своей одиннадцатилетней жизни не была ни на одних похоронах и даже ни разу не видела вблизи мёртвого человека. Поэтому я не совсем ясно сознавала, что мой новообретённый дядя Камол Эскат умирает, но тревожная тишина, напряжённое ожидание чего-то важного, написанное у всех на лицах, а главное — горькая печаль Пата угнетали меня и заставляли постоянно возвращаться к мысли, что должно произойти нечто страшное.

Нас немного развлёк приезд маленького юркого человечка, с которым все обращались по-приятельски. Оказалось, что это был нотариус, близкий друг Пата и хороший знакомый господина Рамона.

— Ну, как у нас дела?… Здравствуй, Яго, — обратился ко мне нотариус.

Я испугалась, потому что он явно собрался завести со мной разговор, а встречу Яго с нотариусом мы с Патом не отработали, но дверь открылась, и вновь появилась перепуганная сиделка.

— Господин Рамон, врач просит вас зайти, — плачущим голосом сказала она. — Ох, похоже, это агония! Он кончается!

Господин Рамон вышел вслед за ней, а Пат откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Мне стало его очень жаль, и совершенно не ко времени поднялось раздражение против умирающего Камола за то, что он так сурово обошёлся с младшим братом, который, несмотря на проявленную к нему несправедливость, так тяжело переживает его смерть.

— Ну, Яго, поздравляю тебя, — торжественно начал нотариус. — Ты уже почти наследник значительного состояния. Всем известно, что никто не питал дружеских чувств к господину Эскату, отличавшемуся весьма неприятным характером, поэтому нет смысла скрывать, что все давно уже ожидали сегодняшнего знаменательного события, и оно никого не повергнет в глубокую скорбь.

Пат не шевельнулся, а я недоумевала, куда девались у людей глаза, если они не видят, как ранят его бездушные слова, произнесённые нотариусом.

— Официально я прочту завещание лишь после смерти Камола Эската, — продолжал нотариус, — но здесь я нахожусь среди друзей, а потому просто так, по-товарищески, поздравляю наследника. Желаю тебе счастья, мальчик!

— Вы адресуете свои поздравления правильно, но зачем вы называете девочку мальчиком? — неожиданно спросил Галей.

После слов Галея все точно окаменели. Я почти не дышала от неясного мне самой ужаса, и первая отчётливая мысль была о том, что господина Рамона здесь нет и он не знает о происходящем. Пат сидел совершенно неподвижно, лишь открыл глаза и, не мигая, ничего не выражающим взглядом смотрел на Галея. Но постепенно смысл слов приятеля дошёл до его сознания, потому что он вдруг заморгал и уставился на Галея в растерянности и тревожном ожидании. Нотариус открыл рот, снова закрыл его и недоумевающе посмотрел на Галея, потом на Пата, потом — вновь на Галея. Затем он пришёл в себя и спросил спокойно улыбающегося толстяка, что это значит.

— Это значит только то, что я сказал, что перед вами не мальчик, а девочка, — ответил Галей.

— Что вы хотите этим сказать? — сухо спросил нотариус и добавил, обращаясь к Пату. — Может быть, вы, господин Эскат, объясните мне, что тут происходит?

По тону, которым заговорил нотариус, по его суровому и замкнутому лицу, а особенно по обращению "господин Эскат", хотя до сих пор он называл Пата просто по имени, я поняла, что дело очень серьёзно и вряд ли кончится простым объяснением.

Пат подобрался и, глядя куда-то вниз, возразил:

— Я не знаю, что собирается сказать господин Галей, поэтому не могу объяснить его слова.

Все сидели напряжённые, один лишь толстяк продолжал приятно улыбаться и делать вид, что ничего особенного не происходит, так что официальным обращениям не должно быть места.

— Как же так получилось, Пат, что вы ничего не знаете? — заговорил он дружелюбно. — Когда мой друг Рамон привёз девочку, похожую на Яго, и предложил выдать её за Яго, переодев мальчиком, вы поддержали этот план, хотя вас смущала его смелость. В какой-то момент вы даже хотели отказаться от его осуществления, испугавшись, должно быть, возможных последствий, но легко дали себя убедить в победе. А теперь вы, оказывается, ничего не знаете? Нет-нет, Пат, вы всё отлично знаете!

Мерзкий толстяк бессовестно перевирал чувства и побуждения Пата, но тот не стал оправдываться и молчал на эти обвинения в нечистоплотных целях.

Нотариус слушал Галея хмуро и, когда тот кончил, резко сказал:

— Я ничего не понял из ваших слов, господин Галей, но я вижу, что дело касается наследства, а потому требую рассказать обо всём случившемся прямо и без утайки.

Галей с приятной улыбкой обвёл взглядом всех нас и начал обстоятельный рассказ о внезапной смерти Яго, моём появлении в замке, подготовке к роли Яго и обо всём, что было предпринято, чтобы Камол Эскат не заподозрил подмену. Рассказывал он так неторопливо, точно и подробно, даже про те разговоры, при которых не мог присутствовать, что было ясно, как внимательно он следил за всеми поступками и намерениями братьев.

Нотариус слушал внимательно и напряжённо. Казалось, он недоумевал, как могли люди, которых он так хорошо знал, решиться на этот шаг. Глаза его перебегали с Галея на Пата и снова на Галея. На меня он почти не обращал внимания, только раз оценивающе пригляделся ко мне, словно сравнивая с мальчиком, за которого меня принял. Потом на лице его отразилось раздумье, и с этой минуты он глядел только на говорящего.