Николай Коротеев - Искатель. 1974. Выпуск №3

— Вы сказали, что хотите поговорить с ученым? — спросил он.

Я ответил резко, почти яростно:

— Да!

Он одобрительно улыбнулся и задал обычный вопрос:

— Вы хорошо видите?

— Прекрасно. Я вижу даже сквозь лес, облака…

Но я говорил слишком быстро, он кинул на меня беспокойный взгляд. Я повторил медленнее, чувствуя, что мой лоб покрывается испариной:

— Я вижу даже сквозь лес, облака…

— В самом деле! Это было бы просто необыкновенно! Ну а что вы видите, скажем, сквозь ту стену?

— Большой застекленный книжный шкаф, резной письменный стол…

— Верно, — сказал он с удивлением.

Несколько минут доктор молчал, затем произнес:

— Вы говорите с заметным трудом.

— Иначе меня не понимают, я произношу слишком быстро…

— Ну что ж, расскажите что-нибудь так, как вы обычно говорите.

Тогда я рассказал ему эпизод своего появления в Амстердаме. Он слушал предельно внимательно, с умным и сосредоточенным видом, какого я никогда еще не наблюдал у других людей. Он не понял ни слова из моего рассказа, но тем не менее смог сразу же сделать правильный вывод:

— Если я не ошибаюсь, вы произносите пятнадцать-двадцать слогов в секунду, то есть в три или четыре раза больше, чем может воспринять обыкновенный человеческий слух. Ваш голос гораздо выше всех слышанных мною голосов, ну а ваша мимика своей быстротой полностью соответствует речи. Если так можно выразиться, все ваше строение «быстрее» нашего.

— Я бегаю скорее, чем гончая, — добавил я, — а пишу…

— Правильно, — перебил доктор, — посмотрим ваш почерк.

Я нацарапал несколько слов на протянутом мне бюваре, первые слова еще можно было понять, но остальные были совершенно неразборчивы.

— Так, так, — произнес доктор с удивлением, к которому также примешивалось некоторое удовлетворение. — Полагаю, меня можно поздравить, что мне посчастливилось встретиться с вами. Исследовать вас будет чрезвычайно интересно.

— Это мое единственное желание…

— И, разумеется же, мое. Наука… — Он замолчал, задумавшись, и вымолвил: — Главное, чтобы нам удалось найти какое-нибудь доступное средство общения.

Нахмурившись, он принялся шагать по кабинету и вдруг воскликнул:

— Как я раньше не додумался! Вы выучите стенографию, черт побери! — На его лице появилось выражение лукавства. — Я совсем забыл про фонограф. Отлично. Мы будем прокручивать запись на медленной скорости. Короче говоря, вы останетесь со мной здесь, в Амстердаме.

Чувствуя себя отныне причастным к науке, я испытывал огромную радость. Отчаяние из-за душевного одиночества, сожаление по бесцельно прожитым дням, — все, что угнетало меня долгие годы, отошло в прошлое в преддверии новой настоящей жизни.

Назавтра доктор отдал все необходимые распоряжения. Он написал моим родителям, нанял мне преподавателя стенографии, обзавелся фонографом. Так как он был очень богат и к тому же безраздельно предан науке, он не пропустил ни одного возможного опыта, и таким образом мое зрение, слух, мускулатура, цвет кожи были тщательно исследованы. Доктор все больше и больше воодушевлялся и восклицал: «Это потрясающе!»

Уже через несколько дней я понял, как важно, чтобы все опыты осуществлялись методически — от простого к сложному, от исследования мелких отклонений в моем организме до крупных аномалий. Кроме того, я прибегнул к небольшой хитрости: я раскрывал свой способности постепенно.

Прежде всего доктор заинтересовался быстротой реакций моего организма. Он убедился, что острота моего слуха соответствовала скорости речи. Во время опыта я имитировал еле слышные шорохи, прекрасно различал отдельные реплики в гуле десяти-пятнадцати голосов. Так же была установлена моя способность зрительно расчленять ряд последовательных движений, например галоп лошади или полет насекомого. Когда эти же эффекты были достигнуты с помощью моментальной фотографии, преимущество осталось за моим зрением.

Моя способность моментально пересчитывать брошенные вверх предметы, или камни, или количество детей, беспорядочно бегающих по двору во время перемены, поражала семью и друзей доктора.

Скорость моего передвижения по саду, двадцатиметровые прыжки, умение мгновенно хватать и ставить на место предметы больше всего нравились не самому доктору, а его близким. Дети и жена моего друга радовались снова и снова, когда во время загородных прогулок я обгонял несущегося галопом всадника или бросался вдогонку за летящими ласточками — и в самом деле, не было такого живого существа в природе, которого я не опередил бы.

Чрезвычайно довольный результатами опытов, доктор дал мне следующее определение: «Человеческое существо, наделенное во всех своих проявлениях более высокой скоростью не только в сравнении с другими людьми, но и со всеми известными животными. Благодаря этому оно настолько выделяется среди рода человеческого, что заслуживает отдельного названия и места в иерархии живых существ. Признаками же этого особого разряда служит необычное строение его глаз и сиреневый оттенок кожи».

Исследовав мое мышечное строение, доктор не обнаружил ничего необычного, кроме крайней худобы. Мой слуховой аппарат также не дал новых сведений, за исключением незначительных деталей, как, впрочем, и кожный покров.

Что же касается моих волос, тонких, как паутинка, черно-лилового оттенка, то они привлекали внимание доктора, и он подверг их тщательному анализу.

— Если бы я мог вас анатомировать… — часто подшучивал он.

Время летело незаметно. Благодаря способностям, которые я всегда проявлял к быстрому письму, и моей настойчивости, я довольно скоро овладел стенографией, куда, кроме общепринятых сокращений, я ввел также свои собственные. Мои записи расшифровывала стенографистка. Наши фонографы были изготовлены по особым чертежам доктора — они прекрасно воспроизводили в замедленном темпе мою речь.

В первое время я чувствовал: доктор не мог отделаться от подозрений, что все особенности моего организма были вызваны каким-либо умственным расстройством. Но как только это предположение отпало, наши отношения стали абсолютно сердечными.

Мы подвергли подробному анализу мою способность видеть сквозь большое число непроницаемых предметов или густо окрашенных веществ небольшой плотности, какими являются для меня вода, стекло, кварц… Хотя я отлично вижу сквозь деревья, листву, облака, но плохо различаю дно неглубокого водоема, а стекло, которое большинству людей кажется прозрачным, для меня выглядит темным и непроницаемым. Но из всего этого доктора, пожалуй, больше всего удивляло мое умение видеть звезды на облачном небе.