Александр Мартынов - В заповедной глуши

В светлой бороде прорезалась щель улыбки…

…Валька уперся затылком в потолочную балку.

Вот и всё. Остаётся только согнуться в знаменитую «позу эмбриона».Судя по улыбке и глазам наёмник видел, что мальчишка с испуганными лицом как раз к этому и близок. Поэтому от того, что тот заговорил и что именноговорил, наёмник слегка опешил.

Валька улыбнулся и раздельно сказал:

Дыхание вышибло из груди наёмника. Он успел удивиться, как сильно, незаметно и страшно ударил его тонкий длинноволосый пацан. Успел не понять— чем и как. И не успел— пустить в ход нож. А потом алая боль разодрала лёгкие, сердце бухнуло и разорвалось, как граната — и со страшной быстротой откуда-то сверху вытекли в рот, глаза, грудь расплавленные звёзды. И всё…

…Валька удержался на ногах и по-балетному приставил ступню к ступне. Дёрнул головой. Выдохнул. Ступня побаливала, но терпимо.

Изо рта наёмника на светлую бороду вяло вытекала густая кровь.

Мальчишка стремительно нагнулся, поднял автомат. Это был «хеклеркох» НК53, под НАТОвский патрон 5,56х45.Из ячеек жилета убитого выдернул несколько сомкнутых в тройные пачки магазинов. Валька подскочил к окну.

Отсюда было видно хорошо. Зря Михал Святославич не оборудовал тут позицию. Валька видел кусты, видел за ними нескольких человек, поливавших огнём дом. Там был и пулемёт. Под его прикрытием ещё несколько перебирались к углам здания.

Тот воздух, которым я дышу… — повторил Валька. Аккуратно переставил барабанчик непривычного прицела на минимальную дальность, переводчик огня — на фиксированную стрельбу по три патрона, отщёлкнул приклад на всю длину. — Ну, посмотрим… — процедил он, подходя к окну сбоку. — Поглядим. Это вам за маму… — коротко треснула очередь, и делавший перебежку боевик с разбегу ткнулся в траву раскрашенным лицом. — Это за папку… — пулемётчик судорожно привстал и опрокинулся вбок. — Это за Витьку, за братишку моего… — второй номер пулемёта успел только дёрнуться в сторону, у него струёй брызнуло из виска. — Это за Светку вам… — сидевший за стволом дерева со снайперкой боевик вскинулся, схватился, роняя оружие, за шершавый ствол и пополз в траву.

Боевики заметались. Из окон дома полетели гранаты — одна, другая, третья, четвёртая — брошенные умелой рукой, они разрывались оранжевыми клубками беспощадного пламени. Вслед за ними из окна выскочил Михал Святославич с пулемётом наперевес, ещё в прыжке стреляя веером, перекатился, залёг, отполз… Следом выпрыгнул Витька, он звонко, во всю мощь лёгких кричал самозабвенно:

— Урррааааа!!! Бей га-дооов!!!

— Урраааа!!! — поддержал Валька. — Вперё-оод!!!

Страшно не было. И…

— Урррааа!!! — загремело неожиданно — казалось, со всех сторон!!!

— Уррааа, нашиии!!! — закричал Витька, вскакивая и махая карабином. — На…

— Витька! — коротко крикнул Михал Святославич. И, бросая пулемёт, ринулся к застывшему, словно окаменевшему на одном месте — с неловкой улыбкой и в неловкой позе, изумлённому — Витьке. Всего на секунду он опередил махнувшего с крыши Вальку — и успел подхватить Витьку. Выпустив из рук карабин, тот начал медленно, неуверенно падать. — Витька… — Михал Святославич удержал мальчишку. — Витька, ты что? Ты… как?

— Ой… — изумлённо сказал Витька, делая судорожное движение — встать прямо. — Как… — он потрогал себя сзади и, подняв к глазам алую ладонь, произнёс отчётливо, всё с тем же безмерным удивлением: — В спину, гады.

И повис в руках бывшего спецназовца.

— Под лопатку, — прошептал Михал Святославич. И неверяще посмотрел на застывшего рядом Вальку. — Зачем он… глупый…

Валька увидел под левой лопаткой друга, на пятнистой материи, тягуче капающее длинными вишнёвыми струйками чёрное пятно.

Витька быстро белел, рот его приоткрылся, влажно сверкнули зубы. Мимо пробежали несколько «паляунычников», за деревьями и кустами мелькали ещё — бойцы Имперской Пехоты гнали растерянного врага вглубь леса, в болота и буреломы. Валька проводил их сумасшедшим взглядом. Коснулся рукой спины друга. И вдруг со страшным и странным звуком рванулся куда-то в сторону.

— Куда! Стой! — закричал Михал Святославич. Но тут же. Положив Витьку на траву, разодрал на нём куртку. — Врача! Скорее же, пся крев!..

…Через какое-то время капитан Шеллинг понял, что с ним рядом остались только двое — Анри и этот прибалт, Казлаускас. Анри был совершенно спокоен и невозмутим, а вот Владас Казлаускас отчётливо трясся. Он бы, кажется, был не прочь вообще оказаться подальше от командира, но явно ещё больше боялся остаться один в лесу.

Наёмники остановились перед широкой прогалиной. Анри, повинуясь жесту Шеллинга, скользнул через неё и тихо исчез в кустах — выучка бывшего легионера была великолепна. Шеллинг присел на корточки, держа оружие наготове.

— Откуда они взялись? — Казлаускас прислонился к дереву. — Ну откуда они взялись?! — он бормотал по-русски без акцента, забыв, что «плохо понимает» этот язык.

Шеллинг не ответил, сам напряжённо вслушиваясь, всматриваясь и внюхиваясь. Но про себя подумал: собака. Собака привела помощь, это же ясней ясного. Будь всё проклято, он-то думал, что такое случается только в голливудских фильмах… С самого начала операция была обречена на провал. Шеллинг вздрогнул. Ведь было предчувствие. Было предчувствие… Стоп, это просто нервы. Собраться. Выйти из этого проклятого леса. Даже если придётся пожертвовать оставшимися людьми. Дойти до границы. Остальное — потом. Он всё объяснит.

На той стороне прогалины Анри сигналил рукой…

…Трое белорусов полулежали возле линии кустов недалеко от схрона, и Шеллинг улыбнулся — нет, удача ещё не до конца его оставила. Он вышел на засаду со спины. Отсюда был виден бок одной из машин — и два трупа возле неё. Кто-то из наёмников уже выходил сюда — и попал под огонь засады. Но на засаду есть другая засада…

— Анри, — Шеллинг еле шелестел. Показал легионеру на одного из белорусов. Тот согласно наклонил голову и залёг. — Средний мой, — Шеллинг взял Казлаускаса за плечо. — Вон тот — твой.

Казлаускас повёл сумасшедшими глазами и вдруг зашептал истово:

— Почему я должен убивать его?!

— Потому что он к нам ближе всех, — терпеливо пояснил Шеллинг. — В остальных ты не попадёшь. И ещё потому, что я тебе приказываю.

— Мне насрать на твой приказ! — чуть не сорвался на крик Казлаускас. В его глазах рос ужас.