Александр Мартынов - В заповедной глуши

— Сри на что хочешь, только убей его, — Шеллинг скрутил куртку узлом на груди подчинённого. — Иначе мы живыми из этого леса не выйдем. Понял?! — он тряхнул Казлаускаса и, больше не обращая на него внимания, залёг для стрельбы. Светлый затылок белоруса — под обрезом фуражки — точно заполнил прицел.

Очереди перебили друг друга. И… скотина, дурак! Казлаускас не стрелял! Те, в кого целились Анри и капитан, ткнулись в траву. А третий, мгновенно перевернувшись через плечо, ответил очередью. В следующую секунду выстрел Анри настиг и его — белорус откинулся назад и повис на кустах. Но Казлаускас тяжело рухнул рядом с Шеллингом. Из левого глаза его стекала пузырящаяся кровь.

— Идиот, — сказал Анри, нагибаясь над трупом. Аккуратно вынул из кармана пачку евро, переложил к себе. — Кажется, выбрались, мой капитан. Идёмте?

— Да, — Шеллинг перевёл дух. — Возьми магазины, я гранаты.

Выбрались. Зря француз это сказал. Плохая примета. А, к чёрту — вот они, машины!

Прикрывая друг друга, наёмники побежали вперёд. Перескочили через убитых. Анри вспрыгнул на подножку ближней машины…

— Граната! — крикнул Шеллинг, падая. Анри успел соскочить. И взрыв упавшей в траву «лимонки» настиг его в воздухе.

Тело легионера отлетело в дверь.

Капитан перевернулся на месте, откатился под защиту колеса. Два быстрых взгляда… Откуда, проклятье?! Догнали? Ещё засада? А, вот он… один?!

Пригнувшаяся фигура перебежала метрах в двадцати левее. Шеллинг дал очередь, прокатился под машиной, сполз в кювет. Не попал, конечно… Ладно. К чёрту. Бежать — под прикрытием машины бежать. Он вырвется…

Шеллинг вскочил. И рванулся в лес — тихо, как тень, быстро, как мысль.

То, что уйти не удалось, он понял сразу. Чутьём понял, раньше, чем на него посыпались ветки и листва. Шеллинг прыгнул в сторону, упал, отполз за корягу. Снова мелькнул силуэт — близко, справа. Очередь — получай, ублюдок! Попал? Шеллинг переполз за другой конец коряги, ногой шевельнул кору. Трухлявые щепки брызнули веером…

Живой. Но он один.

— Эй! — крикнул Шеллинг, направляя голос в землю, чтобы было невозможно разгадать, откуда он доносится. — Эй, ты! Я брошу деньги. Тут десять тысяч! Евро! Тебе ведь не обязательно их сдавать?! Забирай, я бросаю! Бросаю и ухожу! — Шеллинг напрягся, ожидая ответа или движения.

Молчание. Тишина.

Так. Где он?

Шеллинг отполз в сторону. Ему вдруг показалось, что он очень громко дышит. Так громко, что в лесу отзывается эхо. Как будто время вернулось на десять лет назад, в Боснию, и он, лейтенантик «зелёных беретов», опять пробирался один по сербским тылам оттуда, где осталась лежать вся группа, и его корчило и комкало страхом…Потом сказали, что он там не был. Там вообще не было никого из американцев. Там не было никакой войны. Там была миротворческая операция. А за них не дают денег и наград, особенно если операция провалена. Дают только яму в земле. Только яму с червями. В чужой земле. Как он боялся тогда. Какой это был страх… Как сейчас…

Да нет, что это с ним…

Тот лётчик, которого они тогда должны были спасти, лётчик со сбитого F-16 — он тоже никогда не воевал в Боснии, его никто не сбивал. Шеллинг потом часто думал: а дали или нет семье лётчика хотя бы пенсию? Как семье погибшего — или списали всё на несчастный случай? Они ведь нашли его. Голый и окровавленный, он был посажен на несколько виноградных кольев сразу. Какие-то умники додумались снабжать пилотов при вылетах золотыми монетами и запиской на сербском с просьбой помочь. Монеты были разбросаны кругом и втоптаны в землю — с осатанением, яростно. А записка воткнута в оскаленный рот пилота… Там их и накрыли сербы — сигнал маячка был ловушкой, конечно же…

Господи, почему так страшно?! Шеллинг огляделся и стал отползать к кустам. Хоть бы выстрелил или выругался… Ещё секунда — чувствовал капитан — и он сам закричит, вскочит, сделает какую-нибудь глупость…

Почему-то вспомнился дед. Старый и ворчливый, он живёт в хижине в горах Аризоны и охотится. Сколько ему предлагали переехать, обещали оплатить лучший дом престарелых… Но упрямый старик только кряхтит и машет рукой. Он наезжал с гостинцами и охотно принимал внука летом, не требуя платы. Как там было хорошо. Как здорово было просыпаться по утрам на сеновале и видеть в дверь встающее солнце, слышать лай собак и ворчание деда… Он кричал на отца, когда узнал, что тот разрешает Шеллингу поступить в кадетское училище. Шеллинг тогда не понимал, почему? Отец был военным. Примером для сына. И сам дед — разве он не получил целую кучу медалей за бои 44–45 годов? Но он кричал на сына — отца Шеллинга — и говорил вещи, которых сам Шеллинг не понимал. Что война войне рознь и что Америка Америке рознь, и что он сражался не за ту Америку, что есть сейчас… Старик выжил из ума, что тут думать…

А со следующего лета Шеллинг собирался отправлять к нему уже своего сына… Господи боже, как же теперь Мэри и Джонни?! Что им скажут? Отец… мать… а как же они?!

Дед. Вот что. Они охотились. Дед рассказывал. Тогда рассказывал… Шварцвальд. Германия. И был эсэсовский снайпер. И дед…

Да. Стоп. Он будет жить. Он вернётся. И не просто вернётся.

Он — победит…

…Валька быстро перекатился за кустами и приподнялся на колено, вслушиваясь и держа автомат наготове. Тихо. Куда он мог отступить? Коротко раздув ноздри, Валька «попробовал» воздух. Не уйдёшь. Не надейся. Каким-то чутьём мальчишка понимал: этотстрелял в Витьку (слово «убил» Валька запретил себе произносить). Этот.

Не уйдёт, тварь.

Валька сместился ещё чуть в сторону. Вон то бревно. Но за ним его точно нет. отполз, гадина… Ловкий. Но ещё Валька ощущал его страх. Он боится. Боится умереть.

Валька не боялся.

Ещё передвижка. Он где-то там — должен вскочить и броситься прочь, отстреливаясь. Ну, или, по крайней мере, просто начать отстреливаться.

Пластаясь по земле, мальчишка двинулся в обход бревна, практически уверенный, что вот сейчас увидит спину или бок напряжённо выжидающего боевика. Но вместо этого…

…Изощрённое чутьё, которое начал воспитывать ещё де ла Рош и которое обрело окончательную отшлифованность здесь, в Пуще, спасло Вальку.

Ещё сам толком ничего не понимая, он перекатился на бок — и дальше, волчком, кубарем — а длинные очереди освирепело били ему вслед, разбрасывали дёрн, срубали тонкие деревца, отсекали ветки, распарывали воздух… Он не успевал заметить, кто и откуда стреляет — и только через длинную страшную секунду засёк стоящего на колене сбоку от могучего дуба боевика. Он подобрался незаметно, но сейчас его лицо искажала досада и злость — он не ожидал, что мальчишка окажется таким ловким.

И Валька ответил огнём — неприцельным, но заставившим боевика нырнуть за дуб. Этого мгновения Вальке хватило, чтобы, швырнув туда свою вторую гранату — РГД-5 — следом за ней в свирепом броске оказаться сбоку от дерева, а сразу после взрыва — за ним.