Том Шервуд - Люди Солнца

В тот же миг двое в форме гвардейцев, стоявшие наготове, промаршировали и поднесли к креслу большую скамью, накрытую белым атласом.

– Первый подарок – от маленьких жителей «Шервуда», – сообщила Омелия.

И воссоединённая троица, Чарли, Баллин и Гобо, подошли и поставили на белое поле изящную цветную фигурку: «глиняную принцессу Милинию».

– От дам «Шервуда»!…

И Эвелин, Кристина Киллингворт, Симония и Анна-Луиза водрузили на скамью высокую стопку столового и постельного белья, на краешках которого алели изящно вышитые буквы «М».

– От джентльменов «Шервуда»!…

И уже четверо гвардейцев, пыхтя, доставили к креслу и поставили сбоку от скамьи высокий, новенький, поблёскивающий едва высохшим лаком посудный шкаф. Уходя, последний гвардеец как бы невзначай задел защёлку, и дверцы, раскрывшись, явили восхищенному ропоту собравшихся полки, до отказа заполненные сверкающей медной и тускло светящейся серебряной посудой.

– От стекольных мастеров! – выкрикнула, заглянув в списочек, Омелия.

И у скамьи водрузили огромное, в рост самой Милинии, чистейшего стекла зеркало в нешлифованной временной дубовой раме.

Подкравшийся к нам с Эвелин Пит, поклонившись, сделал жест в сторону придвинутых к амфитеатру двух стульев. И, едва мы присели, Омелия провозгласила:

– От кузнечного цеха «Шервуда»!

И Климент, а с ним двое старших его сыновей и маленький юркий Бубен принесли собранную из железных виньеток подставку-планшир, на которой в гнёздах висели каминная кочерга, топорик, совок и щипцы.

И – я не поверил себе – громко объявленное:

– От Тома Шервуда, волшебного короля волшебного замка, магистра справедливости и нашего доброго друга!

И, к нашему с Эвелин изумлению, с амфитеатра спустился Давид. Он нёс два ларца – из дуба и кипариса. Поставив кипарисовый ларец на скамью, он произнёс:

– Не хочется говорить о ненавистном доме нотариуса, но придётся. Здесь, – он указал на ларец, – полная сумма вашего наследства, Милиния. А здесь, – он поставил на скамью дубовый ларец, – денежный размер контрибуции, наложенной Томасом на злодея. Отправляется в распоряжение Барта, мужчины, будущего супруга, и с этой минуты ответственного лица.

– Обо мне сказано чересчур лестно, – шепнул я Эвелин.

– Я очень рада, что они так считают! – улыбнулась она.

А Омелия выкрикнула:

– Подарок от нашего драгоценного учителя, мэтра Гювайзена Штокса, добряка и эсквайра! Совместно с Бартом и Кристиной Киллингворт!

Гювайзен, одетый в неподражаемо изысканный костюм, с плюмажем на треуголке, в ботфортах, со шпагой, вышел навстречу плывущей в бальном платье Кристине. Он куртуазно склонил голову, Кристина сделала медленный реверанс. Барт взял скрипку, поднял смычок… Тонкая, плавная мелодия поплыла по громадному восьмиугольному кругу, слышавшему до этого лишь звон железа и грохот сапог. И точно по ниточке этой мелодии закружились Штокс и Кристина. Анна-Луиза, приблизившись, прошептала что-то Эвелин, а она прошептала мне:

– Наш Гювайзен ещё и учитель бальных танцев!

Наверно, искушённый танцор немедленно обратил бы внимание, а я увидел не сразу: мэтр вёл даму столь плавно, столь точно, что неуместная шпага на его боку двигалась вместе с ним как приклеенная.

И, когда завершился танец и отгремел аплодисмент, наша кухонная командорша, наш звонкоголосый глашатай оповестила о последнем дарителе:

– И наконец, леди и джентльмены, подарок от Барта, нашего удивительного музыканта, вдохновенного и счастливого!

Барт, отложив скрипку, чуточку виновато улыбнувшись, сказал:

– Мой подарок – не есть совершенно мой личный. Это некий спасённый предмет.

И, шагнув к стене, поднял и принёс на скамью что-то накрытое куском жёлтой фланели. И вот ткань снята… И Милиния встала с кресла! Прижав к груди кулачки, она смотрела не отрываясь на старый, поцарапанный сундучок с подржавевшей оковкой. А Барт поставил сундук на бок, на манер двери опахнул крышку… Немедленно вся детвора форта «Шервуд» подбежала и стала рассматривать сине-белого принца-рыцаря, с мечом из парусной иглы с обломанным ушком, розово-белую девушку с волосами из жёлтой скатертной бахромы, красного кота с разными по размеру ушами и коричневого, плотного, в серой шляпе, разбойника. Милиния вывела их из «домика» и стала что-то рассказывать. Тогда я встал и, переглянувшись с сидящими в амфитеатре взрослыми, вопросительно показал на выход. Все закивали, поднялись с мест и пошли, стараясь ступать негромко.

Вот, мы пришли в каминный зал и, когда Милиния, Барт и окружающая их детвора спустились из разноцветной башни, их встретил уже полностью накрытый праздничный стол.

Поздно ночью, вернувшись в свой апартамент, я спросил у Эвелин:

– Откуда у нас столько цветных фонарей? Давид привёз незаметно?

– О нет, Томас! – ответила она, лучась счастливой улыбкой. – Это наше собственное «Шервудское» стекло.

Мало кто в то утро остался в замке. Карета за каретой – ехали и ехали в Бристоль обитатели «Шервуда». Луис с самого утра, властным распоряжением потеснив корабли купцов, освободил место у мола, чтобы «Дукат» мог пришвартоваться непосредственно к берегу, а не перевозить команду и пассажиров в шлюпках. Дамы поднялись в таверну, к Алис, а Гювайзен и обнаружившая вдруг очевидную склонность к воспитанию детей Кристина Киллингворт вывели детскую компанию на тот самый освобождённый квадрат мола. Здесь они принялись устанавливать пушку и флагшток.

Вместе с Луисом, Давидом и Готлибом мы тоже поднялись по каменной лестнице и принялись устанавливать кирпичные шпалеры для углей, над которыми скоро должны были возлечь удивительные в качестве вертелов шпаги.

Проинспектировали места для благородных гостей, места для музыкантов и остались довольны. Ну и, не в силах справиться с нетерпением, притопали в гавань.

Ждали больше часа, и вместе с нами ждала огромная, без преувеличения, – огромная толпа горожан, портовых рабочих, матросов. Легенда адмиралтейства, «Дукат», должен был сверкнуть парусами со стороны моря!

И он сверкнул. Едва только показались высокие белые пирамиды, как все собравшиеся принялись кричать и размахивать руками, платками и шляпами. Брюс и Готлиб зарядили кулеврину – и бахнули. И, охватившись общим азартом, снова зарядили – и снова бахнули, и так стреляли до самого входа корабля в гавань. И здесь, уже хорошо различимый, такой родной Оллиройс четырежды повернул своё длиннорылое колесо, и над гаванью прокатились четыре гулких пороховых удара.