Эдуард Володарский - Свой среди чужих, чужой среди своих

— Мерзавцы... Союзнички. Полегче придумать не могли, — зло бормотал он, беря на плечо тяжелый пулемет. Потом, подняв баул, Брылов равнодушно взглянул на лошадь и быстро пошел вперед.

Горная река несла плот, обхватив его мощным течением. Шилов с трудом успевал отталкиваться шестом от торчащих из воды острых валунов, о которые плот каждую секунду мог разбиться. Кипела, пенилась река, белые буруны рассыпались, обдавая людей колючими брызгами.

Со страхом Кадыркул смотрел вперед, туда, где за поворотом каменистые берега еще больше стискивали бурлившую реку. Уже слышен был угрожающий рев; течение становилось стремительнее. Лемке, связанный, лежал на бревнах. Вода захлестывала его, и одежда на нем вымокла.

Все ближе, ближе стремнина. Еще мгновение — и плот завертелся, заскрежетал, ударившись о камень, накренился. Упершись изо всех сил шестом в дно, Шилов с трудом сдерживал плот, чтобы его не перевернуло. И тут он увидел, как одна из винтовок, подхваченная водой, медленно сползла в реку... За ней двинулась другая...

— Кадыркул! Винтовки! — крикнул Шилов, но голос его заглушил грохот злобной воды. Казах, державший мешок с продуктами, кинулся к оружию. Плот тряхнуло, Шилов с трудом удержал равновесие, обломок сломавшегося шеста ударил Кадыркула по голове, тот охнул и упал на бревна. Падая, он задел ногой мешок с продуктами, который медленно перевернулся и с тяжелым всплеском упал в воду.

Отряд растянулся по дороге. В середине конного оцепления шли обезоруженные бандиты. Вот мелькнуло лицо монгола Тургая в островерхой шапке, вот прошел матрос в изодранной тельняшке, за ним — полусотник, оторванный погон болтался на тесемке. Прошел мордастый парень в картузе и меховой безрукавке, надетой на голое тело. Слышался глухой, дробный перестук конских копыт. Колонна двигалась в молчании, лишь изредка раздавался окрик:

— Ну, куда, куда?! В строю иди, соблюдай порядок!

Замыкала колонну тачанка. В ней сидели Кунгуров, Никодимов и еще один командир, моложавый, фуражка сбита набекрень, соломенный чуб прилип к потному лбу.

— Обыскали всех до нитки, пусто, — говорил он. — Есаула нету, Шилова нету. Золота тоже нету.

Кунгуров слушал с мрачным видом.

— Мальчишка-казачок говорит, что есаул ускакал еще ночью. Видать, почуял, гад... Смылся.

— Э-эх, знал бы, где упасть!.. — Никодимов с досадой хлопнул себя по коленке. — Как мы теперь товарищам в глаза посмотрим, а, Кунгуров? Что молчите? Ведь я предупреждал! А вы отмахнулись! Будто нарочно есаула выпустили!

— Вы думайте, что говорите! — резко перебил его Кунгуров.

— То-то и оно, что думаю, потому и говорю, мил человек! Думаю, и даже оторопь берет... Уж не предупредил ли кто есаула?

— Мигунько! — крикнул Кунгуров.

К тачанке подъехал красноармеец, резко осадил коня.

— Ну что? — спросил Кунгуров.

— На перевал пятнадцать человек ушли. И к мосту — десять. Через реку они тут нигде не переправятся, только через мост.

— Хорошо, спасибо. — Кунгуров, приподнявшись в тачанке, оглядел двигавшуюся по дороге колонну. Проговорил, садясь: — Боюсь, они уже ушли за кордон.

— Будешь отвечать перед губкомом, мил человек, — пообещал Никодимов.

Шаркали десятки ног, глухо стучали копыта, всхрапывали лошади, солнце пекло усталые, ссутулившиеся спины.

Есаул сидел на поваленном сгнившем пограничном столбе, и заржавевший двуглавый орел лежал у него под ногой. Брылов рассматривал этого орла, потом со злостью пнул его сапогом. Жестянка с грохотом пролетела по гальке, булькнула в воде. А есаул поднял голову и взглянул на тонкий пешеходный мостик, переброшенный через реку в самом узком ее месте. Мосток был разрушен. Оборванные его концы свисали вниз, к бурлящей черной воде. Солнце клонилось к западу.

Брылов поднялся, сбросил с плеч венгерку. Потом долго возился с баулом, привязывая к нему ремни. Закинул баул за спину, стянул узлом ремни на груди. Огляделся по сторонам, перекрестился и, осторожно ступая, вошел в воду.

Медленно брел, с трудом сохраняя равновесие. Глухо шумела вода, ударялась в грудь есаулу. Тогда он поплыл. Но тут же голова его скрылась в волнах. Тяжелый баул тянул на дно, Брылов вынырнул, повернул обратно, отчаянно работая руками. Ему удалось уцепиться за каменную глыбу, торчавшую из воды. Подтянулся, выбрался на берег. Пошатываясь, прошел несколько метров, сбросил баул и обессиленно плюхнулся на гальку. Посмотрел на ободранный до крови палец, поморщился и громко выругался.

Вот он, противоположный берег, такой близкий и недосягаемый. И разорванная паутинка моста. И сгнивший, трухлявый пограничный столб.

Есаул оглядывал реку, темные угрюмые берега, сопки, освещенные остывающим солнцем. Он повернул голову вправо и вдруг увидел, как из-за поворота показался плот. Он стремительно несся по самой середине реки, и человек, стоявший на нем, орудовал шестом, лавируя меж камней. Без труда Брылов узнал в этом человеке Шилова, и какая-то злобная радость отразилась на лице есаула. Он вскочил и, подхватив «льюис», стал карабкаться вверх по обрывистому берегу, где лежали большие валуны — надежное укрытие. Оглянувшись, бросился к воде, забрал мокрый баул с золотом — и опять тяжелый подъем по почти вертикальному обрыву. Комья земли и мелкие камни сыпались из-под ног.

Отдышавшись, он снял с пулемета чехол, установил его на рогульку. Сверху, с обрыва, есаулу как на ладони открывалась река, полоска земли у самой воды, усыпанная острыми валунами.

Плот между тем приближался. Есаул разглядел Кадыркула и лежащего на бревнах Лемке. Брылов улегся поудобнее и положил палец на гашетку. С тоскливой злобой он еще раз посмотрел на другой берег реки, туда, где была Монголия. Ему вновь не повезло. Ну что ж, пусть комиссар не думает, что повезет ему. Уж что-что, а убивать людей за эти годы он, есаул Брылов, научился! И будь он проклят, если хоть одна пуля не ляжет в цель. А там... может, снова удастся уйти и переправиться через границу в другом месте? Все может быть. Чудеса на этом свете еще случаются. Брылов точно вел ствол пулемета, держа плот на прицеле.

Кадыркул сидел на бревнах рядом с Лемке, придерживая того за плечи. Вода с пеной булькала и всхлипывала в просветах между бревнами, заливала на плот. Казах со страхом смотрел на бурлящие вокруг плота волны, на то, как работает шестом Шилов.

Когда плот повернул по изгибу реки, впереди стал виден мост, беспомощно висевший над водой своими разорванными концами. Первым мост увидел Лемке. Сначала он нахмурился, потом губы скривила презрительная усмешка.

— А вот вам и последний автограф есаула! — перекрывая грохот воды, крикнул Лемке.

Шилов и Кадыркул услышали, посмотрели вперед.

— Ушел, собака! — с отчаянием закричал Кадыркул. — Монголия ушел!