Петр Сергеев - Когда открываются тайны (Дзержинцы)

— А стихи сочиняешь...

— Стихи у нас в роду все сочиняют. Дедушка Матвей по всякому поводу в рифму говорит. В грамоте я только сейчас начинаю разбираться.

— Неважные дела. Быть воспитателем — нужно многое знать, многому научиться...

— А я и не собираюсь в учителя, товарищ начальник.

— Ты уже есть учитель: ребят на гармонике обучаешь. Неплохо получается.

Грицюк еще больше смутился.

— Мне тебя рекомендовал уком комсомола, — настойчиво продолжал Сергей Петрович. — И не только для борьбы с диверсантами. Смену нам надо готовить, ребят добру наставлять. О чем говорил Владимир Ильич? Учиться надо, учиться...

— Самому учиться — куда ни шло, — раздумывал вслух Грицюк, — а других учить — не мое это дело.

— Везде теперь, товарищ Грицюк, наше дело. Малышей будешь учить и сам учиться, понятно? А самое главное — к работе их приучать.

— Понятно... Насчет работы ребята сами просятся. Камыш рубим для морского госпиталя.

В кабинет вошел начальник оперативной части Потемкин.

— Диверсант, взятый Лунякой на кладбище, скончался, — доложил он.

Китик Иван чуть не замерз, пока добрался до госпиталя. Вместе с напарником по патрулю он, миновав будку часового, вошел во двор госпиталя с черного хода.

Приоткрыв дверь, матрос увидел небольшую комнату, разделенную ширмой, вдоль которой аккуратно стояли бутыли в плетеных корзинах. Комната была пропитана смесью лекарственных запахов, которых не выносил моряк. Заметив наклонившегося над столом пожилого человека, Китик спросил:

— Где тут, папаша, кабинет начальника госпиталя?

— Вам, собственно говоря, кто нужен: начальник госпиталя или его кабинет?

— Нужен начальник.

Ответ был неожиданным.

— Я начальник. Врач Дарюга.

Матрос сделал шаг вперед, вытягиваясь по-военному.

— Китик — уполномоченный Особого отдела охраны границ.

— Прошу садиться.

Начальник госпиталя задержал косой взгляд на бескозырке Китика.

— С вашего корабля знал военврача Игнатова. И командира помню.

— Так точно, — ответил Китик. — Только военврач Игнатов еще в восемнадцатом погиб от немецкой пули, а командир Алексеев — душа-человек, царские погоны сразу сорвал.

Китик, сняв бескозырку, присел на стул. Начальник госпиталя хотел что-то сказать, но вдруг нахмурился, молча повернулся и ушел за ширму. Возвратился он, держа в руке белый халат.

— Надевайте и идите за мной, — сухо, почти тоном приказа проговорил Дарюга, хотя Китик и не собирался задерживаться здесь.

Они прошли темный коридор и очутились в большом актовом зале бывшей гимназии. Там, где были кресла, теперь рядами стояли железные кровати, а на них метались в бреду тифозные больные. Изредка раздавался кашель и слабые стоны людей.

На втором этаже койками были забиты даже коридоры. У самого входа, съежившись, полулежал моряк в разорванной тельняшке.

— Товарищ доктор, — обратился он к проходившему Китику.

Китик прошел было, но догадавшись, что обращаются к нему, остановился, взглянул на матроса. Что-то знакомое вихрем пронеслось в голове. Стараясь скрыть набежавшее волнение, Китик спросил:

— С какого корабля, братишка?

— Минный заградитель «Ксения», — процедил матрос, стуча зубами. — Кипяточку бы малость, товарищ доктор, — простонал он, натягивая одной рукой одеяло на грудь.

— Не доктор я, — с жалостью отозвался Китик, присев на корточки. — Я такой же, как и ты... Игнатенко, что ли? — выпалил он вдруг, обняв лежавшего на койке моряка.

— Он самый! А ты откуда, корешок?

— Да из сигнальщиков я! — воскликнул Китик. — Может, помнишь, в судовой комитет меня избирали?

— А-а... — хрипло отозвался больной. По лицу его, перекошенному от боли, нельзя было понять, застонал он или вспомнил Китика.

Китик наклонился над матросом и увидел косо торчащий из-под одеяла забинтованный обрубок его другой руки. Однако начальник госпиталя, вернувшийся на шум, уже нетерпеливо теребил Китика за плечо.

— Свой парень, понимаете? — начал было Китик.

— Тут все свои, чужих не берем, — был строгий ответ.

— Прошу вас, дайте распоряжение насчет кипятка.

— Всем не могу. Титаны холодные, дров ни грамма. — И, помолчав, добавил: — Исключения в госпитале бывают тяжелобольным.

Они возвратились в кабинет-прихожую врача, недовольные друг другом.

— Кипяток что, — пояснил Дарюга. — Это еще полбеды. Вот ржавые сельди даем тяжелобольным вместо мяса. И недопеченный черный хлеб с подсолнечной шелухой вместо белых сухарей... Смерть косит десятками. А там, — он кивнул куда-то за окно, — с наступлением утра повезут к рынку мясо, белый хлеб... Я человек беспартийный, как говорят о нас большевики — спец, врач-хирург. И не понимаю вас, всяких чрезвычайных особистов: для чего вы здесь, в городе? Регистрировать факты? Пожалуйста, сколько хотите.

В дверь постучали.

— Войдите, — сказал Дарюга, поворачиваясь к двери.

Вошел пожилой матрос. Его широкую, точно вылитую из бронзы, фигуру плотно облегал бушлат с двумя рядами потемневших от изморози пуговиц. В одной руке вошедший держал небольшой сверток, в другой — наполненный чем-то вещевой мешок. Большими черными глазами он покосился на Китика, переложил сверток из руки в руку. Затем потер свободной рукой побелевшее ухо и попросил негромким голосом:

— Разрешите зайти позже.

Не дожидаясь ответа, он пошел к двери.

— Завхоз Панасюк, вернитесь! — приказал начальник госпиталя.

Матрос нехотя повернулся к начальнику.

— Подойдите к столу и делайте то, что вы всегда делаете.

Могучий Панасюк с каким-то нарочитым облегчением вынул из кармана безмен, зацепил крючком за вещевой узел и стал смотреть на метки безмена, ведя пальцем по шкале вслед за стрелкой.

— Ровно шестнадцать фунтов, товарищ начальник.

Он развернул сверток и положил на стол пачку восковых свечей. Вынув из вещевого мешка белые сухари, начальник госпиталя объяснил Китику:

— Вот, товарищ уполномоченный, дополнительный паек для тяжелобольных. Это священник отец Леонид жертвует госпиталю. Гуманный человек, несмотря на свои религиозные убеждения.

— Ты того, браток, с этими попами будь поосторожнее, — не удержался от замечания Китик.

— Я не только с попами, но с чертями дружбу заведу, ежели они нашему брату помогать станут! — принял на свой счет слова Китика завхоз Панасюк. — А этот попик вовсе безвредный, душевный даже человек. «Берите, — говорит, — все матросикам вашим, только, пожалуйста, не разглашайте. Епископу эти мои дары не понравятся».

Без стука вошел дежурный врач.

— Александр Николаевич, прошу вас немедленно в операционную.

Начальник госпиталя взял со стола пачку восковых свечей, передал их дежурному врачу и, обратившись к Китику, спросил: