Петр Сергеев - Когда открываются тайны (Дзержинцы)

— Пройдет, доченька, спасибо тебе, дорогая, дай бог тебе счастья. — Женщина сделала движение, чтобы подняться. Девушка помогла ей встать на ноги, подняла кошелку и падала ей.

Старуха извлекла из нее сверток.

— Возьми, доченька, полакомись, от чистого сердца даю. «Хлеб наш насущный дашь нам днесь...» — Осенила себя крестным знамением старуха.

— Что вы, что вы, — запротестовала Любочка, но странница, жалобно посмотрев подслеповатыми глазами на девушку, вложила в ее руку сверток.

— Не обижай старую женщину.

Небо посветлело, выглянувшее из-за туч солнце осветило восковое лицо старухи, которое, как показалось Любочке, кого-то ей напомнило. Прихрамывая, старуха отошла прочь и заковыляла по тропинке, ведущей в город.

Любочка смотрела в сторону удалявшейся старухи. Шаги ее становились размашистыми, молодыми. Любочка ясно видела сквозь раздвинутые заросли камыша, как старуха, воровато оглянувшись, свернула в сторону епископского дома и через мгновение скрылась из вида.

Что-то знакомое промелькнуло в облике старухи. Девушка силилась запомнить, но тщетно. Только сейчас она увидела у своих ног выпавший из ее руки сверток. С минуту Любочка колебалась, глядя на содержимое. Затем подобрала белую лепешку и яйцо, завернула обратно в бумажку.

Она не успела сделать и двух шагов, как перед ней неожиданно явился, точно вырос из-под земли, человек в надвинутой на лоб большой соломенной шляпе. Одной рукой он придерживал удилище, в другой была стеклянная баночка с водой, в которой трепетала маленькая рыбешка.

— Здравствуй, голубушка, — хрипло пробасил человек.

— Здравствуйте, — недоуменно ответила Любочка.

— Почему не ешь, — кивнул человек на зажатый в руке девушки сверток, — или матросская каша еще не надоела...

— Возьмите, если вы голодны.

Человек зло захохотал.

— Съешь сама, — повелительно сказал он.

— Благодарю вас, но я есть не буду.

— Будешь!

Девушка, чувствуя надвигающуюся беду, осмотрелась, круто повернулась и рванулась бежать.

Однако произошло то, чего она не могла ожидать. Бандит взмахнул удилищем. Тонкая бечева, образовав петлю, обвила шею девушки. Бандит стал притягивать к себе жертву.

— Пустите меня, — пытаясь освободиться из петли, испуганно прошептала девушка.

Но бандит совсем близко притянул ее к себе.

— По приговору его преосвященства, малютка, велено отправить тебя в лоно Авраама.

Смертельная опасность, нависшая над Любочкой, пробудила в ней всю силу и мужество.

Любочка задыхалась от все туже стягивавшей ее шею петли. В сознании промелькнул разговор о бандитах, нападающих из-за угла. Руки девушки быстрым движением скользнули в карман платья. Любочка, напрягая последние силы, ткнула блестящее дуло браунинга в тройной подбородок бандита. Она не услышала выстрела, но в это мгновение увидела, как обрушился на голову бандита чей-то кулак, и знакомый голос проговорил:

— Получай, гад!

Что-то горячее потекло по ее руке. Дышать стало свободнее. Она увидела встревоженного Николая Луняку, наклонившегося над упавшим бандитом.

— Что мы наделали... Перевязку ему, живо, — закричал Луняка.

Любочка поспешно спрятала еще дымившееся в ее дрожавшей руке оружие.

Стащив с бандита рубашку они обмотали его вздувшуюся шею, откуда струился ручеек крови.

Луняка брызнул в лицо раненному воду из лежавшей вблизи баночки.

— Да ведь это же князь Додиани!

Бандит полуоткрыл глаза, зашевелил губами.

Девушка наклонилась над бандитом:

— Не умирайте, прошу вас, не умирайте...

Выполнить ее просьбу диверсанту не удалось. Не удался и епископу его черный замысел.

«Всякий человек, что магнит, имеет тяготение к другому человеку, ему родственному, — рассуждал в кабинете Бородина усатый матрос Галушко. — А ежели нет родства, оборвалось, как у нашей Любочки? Тогда на выручку сообща, по-матросски, все за одного, один за всех... Пустить ее одну в мир, правда, рабоче-крестьянский, — спохватился Галушко, — что лодку в океане оставить».

Комендант, переступив с ноги на ногу, спросил Бородина:

— Матросы корабельной службы интересуются, товарищ начальник, чем студентов в Москве кормят.

Сергей Петрович на мгновение задумался.

— Сильные духом — выдержат.

Он вспомнил, что не видел сегодня Любочку всего лишь несколько часов, и все это время ему как будто чего-то не хватало.

Бородин вышел на балкон. Южное солнце бросало на землю косые лучи, окрашивая алым цветом заката дома и улицы.

В памяти Бородина ожили слова Дзержинского: «Ваш город необыкновенно красив...»

Красивы, стройны его улицы, утопающие в зелени деревьев. Горожане вытерпели сопутствующий голоду холод, но не сожгли ни одного деревца. Красив и могуч столетний дуб, горделиво возвышающийся в старом парке. А там... где тихие днепровские воды сливаются с величественно грозной морской волной — сказочное очарование лимана.

Бородин любил в часы душевных тревог делиться с городом своими сокровенными думами, строить планы по ликвидации шпионских гнезд на побережье.

Сегодня непонятное предчувствие чего-то недоброго лезло в голову, туманило рассудок. Он пробовал отмахнуться от таких мыслей и направился в кабинет. На столе лежала неоконченная характеристика на Любовь Владимировну Недвигайлову.

Бородин который раз сегодня принимался за окончание начатой характеристики, но каждый раз останавливался. Ему казалось, что обычных, полагающихся в таких случаях фраз для нее мало.

«Может быть и так, но при чем здесь служебная характеристика?» — И он поставил после слов «дисциплинированная и преданная нашему делу сотрудница» точку.

В дверь тревожно постучали. Вошли Любочка, Потемкин, Китик и Николай Луняка. Не верилось, что после случившегося девушка сможет спокойно и ясно рассказать о происшедшем. В заключение она положила на стол сверток.

— Отправьте немедленно на анализ, — распорядился Бородин.

— Значит, диверсанта вы убили?

— Да... — Любочка опустила на стол браунинг. В ее глазах горели еще не остывшие искры.

— Убить диверсанта без допроса — это значит навредить нашему делу, — вспылил Бородин и тут же поправился, — стрелять разрешается, когда нет выхода...

— Как тигр набросился, удушить хотел, — горячо пояснил Николай Луняка.

Только сейчас Бородин заметил на шее девушки малиновый рубец.

— Бешеной собаке — собачья смерть, — прошептал он.

— Запомнились ли вам какие-либо приметы монашки?

— Я узнала бы сразу эту старую притворщицу по ее бородавкам, змеиным глазам и большому росту, который она, сгибаясь, старалась скрыть.

Любочка все это проговорила с такой уверенностью, что Бородин невольно переглянулся со стоявшими вокруг него товарищами.