Григорий Василенко - Найти и обезвредить. Чистые руки. Марчелло и К°

Жоссе заметил, что Погорский защищает только свои интересы, в чем он уже убедился на ряде примеров. Тот не давал ему тех сведений, которые имел. Возможно, это так и было, но Гуляев не стал вмешиваться в их взаимоотношения, заявив, что, видимо, эти сведения были не разведывательного характера.

— Скажите, месье Гуляев, если вам Погорский предложит больше денег, чем я, за материалы, которые вы даете, вы будете со мной работать? — вдруг спросил Жоссе собеседника.

Гуляев поспешил заверить капитана, что этот вопрос ничем не обоснованный и не должен его беспокоить.

— Мы не думаем разводить торговлю материалами. Даем их вам как дружественной державе.

Довольный, Жоссе улыбнулся и предложил выпить. Смакуя коньяк, он сказал, что рад был лично познакомиться, договориться о совместной работе.

Видя такую заинтересованность Жоссе в получении информации, Гуляев напомнил от «имени организации», что зарубежный монархический центр не имеет денег, а французы все же очень скудно оплачивают материалы. Жоссе сказал, что об этом он уже слышал от Бабича, но сейчас у них урезаны средства в связи с падением франка, а кроме того, он считает, что люди подпольной организации в России работают ради идеи, и поэтому надеется иногда материалы получать бесплатно. Гуляев с ним не соглашался, поскольку лица, у которых они достают материалы, ничего общего с организацией не имеют, работают за деньги, а совсем не ради идеи. Жоссе подумал, загадочно посмотрел на собеседника и высказал пожелание получить мобилизационный план любого военкомата.

— Это дело очень сложное, капитан, но возможное при затрате больших средств. Такой документ можно только купить. Нужны наличные...

Жоссе сожалел, что вперед денег дать не может. Сначала он должен в руках держать мобплан, потом пошлет его в Париж, а оттуда получит деньги.

— Извините, капитан, но это фантастично. Вы знаете: нужно в кармане иметь деньги, чтобы идти покупать вещь.

Жоссе стал уговаривать Гуляева приобрести документ на средства организации, обещая план держать у себя, а в Париж сообщить, что документ есть и что за него просят такую-то сумму. Он уверял, что за такой ценный документ, несмотря на падение курса франка, заплатят хорошо. Гуляев серьезно не воспринимал этот разговор, но для вида стоял на своем:

— Крупной суммой организация не располагает, и оплата не гарантирована. Да и потом, мобплан будет отослан в Париж, возвратят подлинник и скажут, что план не нужен. Как все это будет выглядеть?

Жоссе засмеялся и сказал:

— Из вас вышел бы хороший разведчик. Я с удовольствием буду с вами работать, но все-таки имейте в виду, что мы, французы, занимающие высшие посты в политических сферах, очень честны по отношению к тем, с кем мы связаны, а в особенности к находящимся в России. Привозите мобплан, и пусть он будет у вас, а я напишу в Париж, оттуда вышлют деньги, после чего я и вручу их вам в обмен на план.

Гуляев обещал подумать, но ничего заранее не гарантировал.

Жоссе намекнул, что он мог бы давать каждый месяц по сто лир, даже прибавлять в зависимости от ценности материалов, и по двести пятьдесят лир каждые шесть месяцев на поездки, если их не будет оплачивать Погорский. Когда же материальное положение Франции улучшится, обещал увеличить названные суммы.

...В своем отчете о командировке Гуляев писал, что

«Жоссе все же не удержался и заявил, что он хотел бы видеть меня в числе своих сотрудников, и просил ни с кем из французов не связываться, но рекомендовал в случае необходимости обратиться в Марселе от его имени к начальнику полиции Борели. А на обратном пути просил связаться с ним. В этом не было необходимости, и я больше с ним не встречался».

...Предстояла встреча с Улагаем, и перед ней надо было основательно продумать все до мельчайших подробностей, хотя поездка и подкреплялась заботами самого капитана Жоссе. Гуляев не знал, что, пока он добирался до Марселя, Кретов послал Улагаю на него характеристику:

«С Н. В. Гуляевым советую войти в контакт. Это человек серьезный и дельный. В душе — монархист. Благодаря вдовенкам он ведет и казачью линию. Во всяком случае, постарайтесь ввести своего человека в организацию, которую он представляет, чтобы быть всегда в курсе работы казаков. В том, что он прибыл от Сеоева, сомнений нет. Представляется необходимым объединить усилия терцев и кубанцев, а возможно, и объединить их на пользу делу».

Улагай прозябал в Марселе. Он все еще никак не мог смириться со своим положением безработного, бежавшего на чужбину. Генерал, так привыкший повелевать, оказался без войска. Оставалось размышлять на досуге о том, как провалился десант на Кубани.

То были тяжкие воспоминания, они преследовали его, как кошмарные видения. Улагай не хотел признаться даже самому себе, что затея с десантом была заранее обреченной на провал авантюрой, стоившей многих жертв тем, кто в ней участвовал.

В своем далеком от России пристанище генерал слабо представлял положение дел на Северном Кавказе. Казачество, захваченное бурными переменами, ломавшими вековые устои, начинало строить новую жизнь, а он даже мысли не допускал, что станичники и горцы от него отвернулись навсегда.

Правда, в Марсель долетели слухи, что на Дону и Кубани есть еще сотники, есаулы и всякого рода хорунжии, которым не по душе Советы, и они рыскают по станицам и хуторам с обрезами, убивают активистов. Но как до них дотянуться, организовать их и поднять на восстание? Вот над этим генерал и ломал голову. Ему льстила иллюзия своей занятости, мысленно он разрабатывал планы похода на Северный Кавказ, подыскивал верных ему людей, назначал и смещал, формировал части. Прогуливаясь вечерами по городу, тоскливо вспоминал близких людей, оставшихся на Северном Кавказе, которым он верил до сего дня. Недалеко от Анапы проживала его родственница Меретукова Гошсох, другие родственники разбросаны по всей Черкесии. Улагай не исключал возможности использовать свою многочисленную родню, когда в этом возникнет необходимость. Правда, Гошсох уже старая, но у нее в Турции братья, на которых, как он считал, можно положиться. Один из них служил в армии, возглавляя русский сектор турецкой разведки в Константинополе. В своих планах Улагай отводил ему важное место. Но главное, конечно, — надежда на казачество, с которым нужна связь.

И вдруг к нему, как с того света, явился молодой человек с рекомендациями от Жоссе и Погорского и с донесением, написанным Малогутием карандашом и не по форме на измятой, потертой бумаге.

Надо бы радоваться такой оказии, а Улагай встретил посланца из России крайне настороженно, хотя перед ним спокойно стоял чернобровый и смугловатый человек с определенно кавказскими чертами лица, которые для Улагая значили многое. Кроме того, внушали доверие и подробные ссылки пришельца на его константинопольские связи с французами и монархистами, которые были хорошо известны генералу. Молодой человек долго рассказывал о положении на Северном Кавказе, о настроениях среди казаков, о том, что на Дону и Кубани остались еще казаки, которые не забыли генерала и вот послали к нему за советами и инструкциями...