Владимир Смирнов - Над океаном

— Эт-то что за номера?! — сердито прохрипели наушники. — Пре-кратить!

— «Истра», я «Кедр Первый»! — ответил Толя. — Это не номера!

— Спокойней, — ответила Земля. — Спокойней, истребители. Обыкновенное дело. Садиться не умеете? Полоса как полоса. Всем «Кедрам»! Посадку закрываю. Повторяю: посадку закрываю! «Кедр Первый». Прошу подтверждение.

— Понял Первый — посадку закрываете...

— Всем стать в круг. Отдохните, а то вы мне тут таких дров наломаете...

Толя терпеливо слушал. Вероятно, он прав, этот хрипатый руководитель полетов. Но ведь должен же он понимать, что ребята предельно устали, что они на новых машинах, что они в глаза не видели этот тыловой аэродром! А в наушниках опять раздался тот же голос:

— Всем «Кедрам». Внимание. Даю ветроуказание ракетами.

Внизу, в разных точках аэродрома и пунктиром вдоль полосы, явно по единому сигналу одновременно замедленно поднялись сигнальные ракеты, распушив разноцветные хвосты дыма, который поплыл, покачиваясь, игрушечными мыльными пузырями. Ах, молодец! Ай да мужик! Ведь знал, все он знал заранее и заранее людей расставил для этого трюка!

— «Кедры»! Я «Истра». Посмотрели? Ну, кто там первый с круга — посадку разрешаю. Поехали, ребята, ужин стынет...

Уже заканчивая четвертый или пятый круг, Толя увидел, как, наконец, последняя его машина, тяжело подпрыгнув, выполнила последний разворот и с облегчением доложил земле:

— Я «Кедр Первый», шасси выпущено, иду на прямой.

Аккуратно спланировал, выбрал ручку на себя, неподвижно висящие колеса пронеслись в десяти сантиметрах над серым трепещущим полотнищем посадочного «Т» («Отлично! Вот так надо! Только так!») и мягко стукнулись о землю. Пискнули амортизаторы. Все!

Ребята один за другим, следуя указаниям финишера, заруливали на стоянку, глушили уработавшиеся за день двигатели. С трудом двигая непослушными ногами, выбирались они из кабин. Тут же садились на выбитую сотнями колес и ног желтую траву. Кто-то под чьи-то утомленные шуточки уже трусил вдоль стоянки к видневшемуся далеко у опушки домику, а Толя, сидя в горячей еще кабине и слушая тихое шипение и чуть слышное сухое потрескивание остывающего двигателя, глядел вверх, в тусклое предвечернее небо, и устало размышлял о том, что пока — долетели. Все долетели. А завтра — завтра они обязательно должны быть дома. Обязательно... Впереди — новые бои.

— Очень сожалею, старший лейтенант! — сказал полковник. Голос у него был хриплый, севший. Тот самый голос. — Весьма сожалею. Вот наш синоптик, лейтенант Диденко, он все объяснит.

— Все плохо, — пробасил здоровый сорокалетний дядя в форме в обтяжку.

«Тоже мне, синоптик, — ломовик он, а не синоптик. Ему б хвосты самолетам заносить». Толик уже как-то привык к синоптикам щуплым, в очках — таким, во всяком случае, был их базовый синоптик. А из этого здоровье прет, как из русской печки.

— Все плохо. Начинается осень. По всему маршруту полосами дожди. Местами крепкая облачность, а кое-где, как это ни странно, даже грозы. И тут, полагаю, где-то к ночи польет. Должно, во всяком случае. Так что... — Он пожал плечами, погоны его как-то встопорщились. — Ну, полосу средненького дождика вы, понятно, проскочите. А вот если в грозовой фронт попадете...

— А он есть? — безнадежно спросил Толик.

— Так точно. Во всяком случае, один, и хороший, я вам гарантирую. Он идет... — Диденко отошел к карте, зашторенной синей тканью. — Разрешите, товарищ полковник? Спасибо... — Он раздернул шторы. — Да, так вот. Где-то он вот здесь сейчас. Правда, его южное крыло загибается во-от сюда, так, и весь он должен в ближайшие часы изменить направление с западно-юго-западного на чистый запад и даже вообще повернуть вверх, к северу. Но, во всяком случае...

«Чтоб ты пропал со своими всякими случаями», — раздраженно думал Толик, глядя исподлобья на карту...

— Во всяком случае, данные по нему такие примерно: фронт — до трехсот — пятисот километров, эшелонируется от трехсот метров до десяти — двенадцати тысяч, по глубине около двадцати километров. Очень и очень крепенький фронтик. И причем же все это, как вы понимаете, весьма приближенно и округленно. Я даже боюсь, что верхняя его кромка может оказаться в действительности несколько выше. Вот так... Да, и я повторяю — это данные по одному фронту. Их может образоваться в ближайшие часы еще несколько. У меня все.

Анатолий молчал. Он думал.

Полковник сумрачно глядел в черный прямоугольник окна. А чего там можно увидеть? Оно ж закрыто светомаскировкой; черное — оно черное и есть.

Синоптик этот вертел что-то пальцами в кармане кителя и, склонив к плечу розовую, сытую морду, разглядывал карту, как-то по-детски выпячивая толстые губы. «Хотя, чего это я на него — «морда» и так далее? Он-то ничем не виноват. А что при хорошем здоровье — так что ж... А так парень как парень — наверное, добродушный, дружелюбный мужик... Ну что, что, что же делать-то?!»

— Ладно, короче, — не отрываясь от черной шторы, сказал полковник. — Ваш вывод, товарищ лейтенант. Резюме. Да или нет?

Синоптик поглядел на полковника, на Анатолия и вздохнул:

— Лететь, полагаю, не стоит. Можете проскочить, конечно. Но, с другой стороны, обязан предупредить, что это все, может быть, на сутки, а может, на неделю. Такая ситуация.

«Сказано же тебе русским языком — нельзя! Так. Ну, а если не неделя, а месяц? Если на месяц тут присохнем?»

Полковник резко повернулся к Анатолию:

— Ну?

— Я понимаю, — неуверенно сказал Анатолий, — Но, если позволите, я все же поговорю с ребятами. Я понимаю, что это, так сказать, не совсем уставно. Но им же тоже лететь, не мне одному.

— Ага! — сказал полковник не то удовлетворенно, не то зло. — А ты, надо понимать, уже настропалился лететь?

— Не скажу, что у меня асы, товарищ полковник. Но все ребята с опытом. С налетом — пусть и не на «яках». Это дело всем решать надо.

Полковник пососал бритую верхнюю губу. Губа была здорово покусана. «Видать, не сладко ему тут. Должность-то у него — не приведи господи. Но что же он скажет мне? Ведь за все решает он и отвечает за все — тоже. Стоит вот, думает. А чего думать, ведь кто-нибудь гробанется на взлете или маршруте — по его старой шее отдача ударит. Да так ударит, что он уж и не встанет. Думает...»

— Добро, старлейт. Уставы уставами, а лететь действительно вам. То есть им. Всем. Вам и биться, что боже упаси. Ну, значит, и решать. Все понимаю. Только быстро. Где они, твои «не асы»?

— Да тут, рядом. Курят...

— Маются, значит... — Полковник хмыкнул. — А ты куришь?

— Нет, товарищ полковник.

— Бросил?

— Не курил совсем.

— Ух ты, какой... Правильный.

— Нет, товарищ полковник. Я карел.

— Ну и что?

— У нас строгость в домах. Батя вожжами дрался.