Вячеслав Перекальский - Солнце в кармане

Спустя некоторое время, когда явно все нужные выстрелы были произведены, они покрутили головами, проверяя подвижность позвонков, по вращали плечами и, без всякой команды, открыв каждый свою дверь, вышли из машины. Питер и Эндрю принялись осматривать местность на предмет места откуда проводилась стрельба. Гюнтер же обошел машину и постучал по плечу водителя свернувшегося под приборной доской.

— Все, Патрик. Все кончилось. Выходи.

На улице, странно, не было автомобилей, — они скособочились одни. И — тишина, под стать раннему утру, а не вечеру. Но она продлилась не долго. Нарастал шум сверху, из-за поворота показались разрозненные группы разношерстно одетой молодежи. Они шли вниз по улице, неся какие-то свернутые флаги, транспаранты и пили пиво. Молодежи все прибавлялось и прибавлялось Никому не было дела до четырех мужчин в правильных костюмах. Лишь какой-то совсем юнец скинул руку в нацистском приветствии и нагло улыбнулся, толи, подбадривая, толи издеваясь.

— Ну, господин Дойче Полицай. Что это было? — тихо прошелестел Эндрю.

— В нас стреляли.

— Это, фак ё мазэр, я заметил. Что это за недобитые гитлеровские выродки прошли мимо нас?

— А… но почему сразу наци…, ах, да! Жест того мальчика скорее всего шутка над нами.

— И с чего это какая-то немецкая тля позволяет себе так шутить надо мной?!

— Да успокойтесь. Вы посмотрите во что — мы одеты, во что — они.

— Я нормально одет. Все мы нормально одеты.

— Конечно, конечно мы одеты "Нормально", а они одеты "По — разному". И наша одежда на их фоне как униформа. Вот молодой человек и пошутил.

— Ладно, шутнички. Слишком дерзкий, верно какой-нибудь очередной "немецкий — русский"…

— Нет, скорее всего. Русские вообще редко ходят на демонстрации, любого политического толка. Они если делают, то предпочитают более конкретные действия.

— Вот, вот, — учили их там в Советском Союзе терроризму всякому. Да и фашистов там развелось — каждый второй. Уже Германию времён Гитлера перегнали, — смотри "Си Эн Эн"!

— Извините мистер О Брайан, я в России не был, а телевизор смотреть мне некогда. Все необходимые мне новости я узнаю по полицейским сводкам и на совещаниях. — Уже предельно жестко, выкладывая слова, отвечал Гюнтер, — Да, в каждой среде найдутся свои уроды….. но таких "русских" можно смело ставить на учет в псих диспансер, только по факту участия зафиксированного полицией, и уверен, — психиатры обязательно найдут какие-либо отклонения.

"Русские", активно участвуя в националистических разборках с турками и албанцами, арабами и неграми, "неонаци" себя не считают и за "фашиста" бьют в морду.

При этом сотрудничают с отдельными турками и сербами, называя их хорошими людьми. А если бьют их сородичей уже говорят: "они в гостях, пусть и ведут себя прилично" А бывает, увидят, что кто-то еще и гадит на улицах, так побьют и ткнут рожами в мусор — заставят убрать. А вот в галдящих демонстрациях "левых" с "зелеными" участвуют редко, и уж если задержаны в драках, то чаще не на стороне " нео- наци", а против.

— Да, какие-то странные извивы мышления, психики и поведенческих реакций. Нет четкого позиционирования. Индивидуальность цивилизованного человека от такого обилия противоречивых характеристик так просто разорвало б. — решил Питер загладить наукообразной репликой острые кромки несовместимостей в мировосприятии своих коллег.

— Черт побери! Мы что-нибудь будем делать? Или остаемся торчать здесь как три члена в бычьей жопе?!

Гюнтер огорчился за водителя, молодого полицейского, — его Эндрю даже за "члена" не посчитал, но взглянув на того согласился с американцем, — весь его вид и не приближался к, пусть грубому и жесткому, но правильному понятию. Какой там "член", — так, — былинка на ветру.

— Гюнтер позвоните коллегам! Пусть перекроют район. Пусть возьмут тепленького этого "Махера — Захера", тьфу, как его, "Медвежьего Ёбаря", — Берхентера! — исходил злобою Эндрю.

Гюнтер отошел в сторону и что-то забубнил в рацию.

Очень, очень плохой день. И длинный.

Вернулся, разводя руки Гюнтер:

— Ониса Берхентера дома нет. Никого дома нет. Соседи видели его неделю назад в темно-зеленом комуфляже. Он сказал что уезжает на…

— … Охоту, — куда же еще! — прервал в нетерпении Эндрю.

Гюнтер углубился в записную книжку и невозмутимо продолжил:

— … на длительное время, в Белоруссию…, да, — на охоту.

Эндрю энергично всплеснул руками, что-то неслышное выговаривая себе под нос.

— А перекрывать район бессмысленно. О случившемся с нами я сообщил. Меры будут приняты. К нам отправляют машину.

И тут же коллеги увидели как внизу улицы вывернула кавалькада автомобилей, некоторые с включёнными мигалками.

Уже разместившись в новом неповрежденном еще пока автомобиле, с новым не пришибленным стрельбой водителем, Гюнтер поинтересовался:

— Господа, двигаемся дальше. По адресам?

На что Питер ответил, хмуро буркнув:

— Двигаемся в гостиницу.

А Эндрю добавил:

— Мы сегодня и так стресса нахватались, на пару медалей конгресса хватит. Будь я генеральским сынком. "Факин" их папаш — старых пердунов.

……………………………..

В маленькой гостинице быстро нахватавшись по-домашнему приготовленной снеди и запив холодным пивом, — Питер лишь постфактум констатировал, что всё было очень вкусное. Уже на автопилоте сполоснувшись в душе, завалился спать.

Питер проснулся в темноте. Тревога постучалась к нему, явившись во сне карликом с неестественно длинным хрящеватым носом и в серой широкополой шляпе. Питер включил ночник, — средневековый антураж гостиничного номера соответствовал тревожному сну. На часах было: без десяти минут час ночи. А сна будто и не было. Но не было и усталости накопившейся за длинный суматошно- неудачливый день. Питер встал и пошел в ванную, но проходя мимо старинного зеркала вздрогнул. В зеркале кто-то незнакомый мелькнул ему на встречу. Затылок и спину обдало холодом. Питер осторожно вернулся назад и оглядываясь по сторонам заглянул в зеркало. В нём был незнакомый мужчина из европейских романов: в плаще с кружевными оборками по срезу рукавов и во фригийском полосатом колпаке с кисточкой. Приглушенный свет ночника изрезал щеку морщинами, полными жестокой непреклонности, глаза горели холодным белым светом, а костлявая рука сжимала кинжал. Питер почувствовал нарастающий вал ужаса и молвил одними губами:

— Иисус, Господин мой…

И человек в зеркале повторил губами его слова. И тут мир словно передернули картой в колоде, — в зеркале был он, Питер Харроу, гражданин США, 1964 года рождения, недавно женат во второй раз, но без детей, сотрудник ФБР, командирован в Германию. Его рука сжимала ножницы для резки сигар, на его голове был ночной колпак, а на нем была пижама. Питер облегченно вздохнул и проследовал в туалетную комнату принять контрастный душ. И только опять перед зеркалом, только уже при полном свете, разглядывая и массируя лицо, поймал себя на мысли, — он не помнил как и зачем он облачился в эти музейные экспонаты, — ему просто не могло прийти такое в голову! Привыкшему спать голым, ну абсолютно! Значит, его кто-то одел бесчувственного и наверно обшарил все вещи с документами для служебного пользования в кейсе, в том числе?! Питер, на всякий случай, проверил вещи. Все было на месте и, кажется было нетронутым.