Вячеслав Перекальский - Солнце в кармане

Все было на месте. Кругом тихо и всё в порядке. Но беспокойство не исчезало. Питер решился выслушать порцию грубой ругани и позвонил в номер Эндрю. Телефон не отвечал. Беспокойство усилилось. Питер оделся в джинсы и рубашку с коротким рукавом прошел к двери номера Эндрю. Постучал, — ни какой ответной реакции. Прислушался, — ни шороха, ни шепотка, ни скрипа.

Вернувшись в свой номер, надел кожаную куртку и спустился со второго этажа к портье. Спросил у пожилого служащего, не видел ли он его коллегу остановившегося в номере двадцать один? Господин портье охотно сообщил, что видел: тот спустился к нему два часа назад, и он по его просьбе вызвал такси. Питера это не смутило, он тут же поинтересовался, не запомнил ли господин портье номер такси. На что тот ответил, что ему это ни к чему. Питер уж было огорчился, как портье пояснил, — ему, бывшему работнику полиции запоминать номера такси не к чему. У него на подхвате работают свои проверенные таксисты, за процент от вызова. Он знает этих таксистов досконально — вплоть до содержания их кишок в разное время суток. Коллегу Питера отвозил "малыш Браун". Выслушав портье, Питер заказал такси, и именно "малыша Брауна".

Тот прибыл к подъезду в течение пяти минут. Но на простой вопрос, куда он отвез из этой гостиницы ворчливого крупного господина — ирландца, замялся и вякнул, что-то о конфиденциальности информации касающееся личной жизни граждан. На что, Питер, одной рукой взял за ворот куртки и хорошо тряхнул таксиста, а другой сунул под нос удостоверение ФБР. И только потом вспомнил, что находится за тысячи километров от границ своей юрисдикции и, ругаясь негромко, про себя, быстро заменил удостоверение ФБР, на развернутую, как удостоверение, стодолларовую бумажку. Такая уж первая попалась в кармане. На что водитель тут же предложил:

— Вам сообщить адрес или отвести лично?

Машина не долго колесила по ночному городу и остановилась в тихом переулке, на первый взгляд, не знакомом. Но вывеска заведения у которого остановилась такси светилась знакомым названием "Мадам Чикко". У входа на ступеньках бдел своеобразный швейцар, здоровенный "афроамериканец", — как про себя определил Питер. В черной фрачной паре, в черной чалме на голове и с золотым ключом на массивной, золотой же цепи по шее.

Этот, мать его, "привратник", раскинув руки загородил вход Питеру, что-то выговаривая по-французски. Питер начал злится. Ткнул "Береттой", оставленной Гюнтером, в пузо негроиду. А в рожу, привычно, удостоверением ФБР. Но "страж прохода" заметно не испугался, лишь зрачки немного расширились. Он аккуратно медленно отвел ладонью ствол береты от своего живота. И, сказав какую-то короткую французскую фразу, скрылся за дверьми заведения.

Питер так и не успел достаточно разозлится чтоб выламывать двери, как в сопровождении этого "Зуаба в отставке" явилась некая женская фигура. Фигура оказалась привлекательной китаянкой довольно среднего возраста, которая очень вежливо, с поклоном, осведомилась: " что господину агенту ФБР нужно в стенах её заведения?".

Это женщина заворожила Питера спокойствием и кротостью. И он, с ответным поклоном, доложил ей как был внезапно разбужен тревожным чувством. Как не нашел в номере своего напарника Эндрю. И как водитель такси привез его по следам Эндрю к её заведению. Эта милая женщина, с выражением участия на лице развела руки, показывая свое бессилие превозмочь обстоятельства. Вдруг тихо молвила, потупясь:

— Да, рыжеволосый господин у нас. Но, по нашим правилам, я не могу беспокоить его до окончания оплаченного им времени. Что бы не случилось. Но я вижу, вы не враг ему, а друг, и беспокоитесь за него. Вы, наверно не сможете спокойно ожидать, не увидев его. А он оплатил до утра.

Я думаю смогу вам помочь, не нарушая правил. Пройдите, за мной, господин. Только прошу вас — ни слова вслух.

………………………………………

На большом плазменном экране с высоким разрешением в сопровождении "сэрраунд" звука выплясывала кордебалетная группа: два тоненьких изящных тайца — транссексуала, здоровенная сисястая бабища и Эндрю О Брайан посередине. Полукруг эстрады заметно сотрясался. Ди джей размахивал наушниками в такт канкану, а саксофонист загибал вверх саксофон исходя утробным воем.

Зрители, полуголые девочки и мальчики разлеглись в зале на огромном, то ли воздушном то ли водяном матрасе от стенки до стенки. На нем стояли подносы на ножках, уставленные разнокалиберными фужерами, бокалами, рюмками, наполненными разноцветными жидкостями. Публика аплодировала в такт. Кордебалет вскидывал ноги, взбивая балетные многослойные юбки. У бабищи на сцене из декольте выпрыгивали груди. Эндрю в замусоленной, мокрой от пота майке натянутой поверх юбки из "Лебединого Озера", был без трусов. И вскидывая вместе с партнерами свои ножищи, сверкал мужскими причиндалами. Он был счастлив.

Боров веселится! Мелькнула приговором фраза исполненная местью: " он у меня узнает! Он у меня получит! И по службе и вне, — на орехи и по орехам!", — клокотало в Питере.

Тут "боров", отойдя на два шага от кордебалета разогнавшись, прыгнул в зал. Возлежащая публика раскатилась в стороны от предположительного места падения, грозящего смертью. Его плюх на матрас вызвал череду широких волн.

Зрителей заколыхало между подносов с выпивкой. Саксофонист с ди джеем переглянувшись, стащили с себя футболки и заорав, разбежались и тоже рухнули на матрас. Но не так удачно. Кого-то подмяли. Но будучи не столько крупными как Эндрю — без летальных последствий. Но добавили визгу, криков и хохота.

Девчонки отринувшие было от поправшего собой матрас ирландца, опомнились и затопили его собой. Весь шквал перешел в безудержный трах. Трах постепенно рассосался на группки, меж которых метались некоторые не пристроенные тела.

Весь этот стон, шарканье и возню сопровождал джаз с безумным фортепиано, мешаясь с редкими выкриками укушенных и перевозбужденных.

Вдруг посредине матраса вздыбился и встал на коленях Эндрю. Воздев ладонями вверх расставленные руки, откинув голову, уходя в ритм совокупления, кого-то копошащегося внизу.

Его лицо сияло умиротворенной улыбкой. Он был чист. Казалось его лицо излучало свет. В окружении женских и мальчиковых бесполых телес, в колыхании разврата, его покачивающаяся фигура блестела радостным металлом свежего медного литья. И вот он с криком оргазма опрокинулся на спину. По нему тут же зазмеились тела, будто пожирая его труп. Жадно слизывая, схватывая с него остатки страсти и экстаза.

Питера сковало чувство близкое к религиозному. Казалось, темный свод в голове пошел трещинами и сейчас лопнет. И рухнет на него Свет, неся озарение всех постылых вопросов.