Вячеслав Перекальский - Солнце в кармане

Харроу посмотрел видео клип. Где при сопровождении песни "Улетай!" — древнего хита древней группы "Тётч-Ин" — Элдридж Кейн поднимается по трапу в самолет, машет из двери рукой. Дверь закрывается. Самолет разгоняется и взлетает. Внизу бежала строка даты.

Питер был уверен, — съемка подлинная, экспертизы не надо. И размахнулся, в сердцах желая разбить этот гибрид компьютера и телефона, но его руку перехватил Гюнтер:

— Не надо! Собственность Федеративной Республики Германия. А летели бы вы к себе в Нью-Йорк и колотили там, что душе вашей угодно.

— Мы бы с превеликим удовольствием… Но этот стервец цэрушный, привязал нас к себе! И чувствую — не отпустит пока он не сделает все свои дела. Мы ему нужны.

Не близко. И дальше далёкого от Берлина.

Фридрих очнулся в белых подштанниках и рубахе. Позже он узнал, что это было солдатское нижнее белье из запасов почившей советской западной группы войск. Но, по пробуждению, бельё показалось ему истинно больничным, американским. Густая тишина палаты, в которой стояла одна койка со стойкой капельницы рядом, заканчивалась за занавесками окна. Где уплотнялась стена шума, насыщенного работой и здоровьем. Фридрих "рванулся" к этим звукам. Встал, еле переставляя не идущие ноги. Хотя ощущал себя практически невесомым. Подошел к окну, раздвинул занавески и открыл пластиковые окна.

Фридрих задохнулся воздухом поздней весны, а полифония звуков, заполнявших двор, показалась ему одним из утерянных опусов Баха. По своей жизнеутверждающей силе, при божественном в ней присутствии. "Больной" растворился в целительном коктейле жизни.

Во дворе, окруженного забором гофрированного метала и соснами, разгружали трейлер с коробками. Рядом стояла знакомая "БМВ". В цепочке разгружающих, соответственно занятию одетых, выделялся статной фигуры молодой человек в белой рубашке и ярком галстуке Он легко подкидывал коробки и подбадривал партнеров шутками и смехом. Скоро разгрузка закончилась и человек в белой рубашке, махнув рукой, созывая рабочих, принялся раздавать им наличные. Последним подошел длинный, сутулый работник, всё время разгрузки куривший у борта грузовика, и протянул руку.

— У нас кто не работает, тот не ест, — ответил ему "банкир", засунув оставшиеся купюры в нагрудный карман, и направился к "БМВ". Это был "Немецкий Ваня".

………….

Вскоре в "палату" зашла девушка, одетая если и не под настоящую госпитальную сестру, так во всем белом и чистом, и пригасила Фридриха пройти в столовую. Сама же и проводила его, предварительно способствовав облачению "пациента" в хороший махровый халат.

В столовой стоял длинный шведский стол, и пара столиков отдельно. За одни из них и сидел — "Немецкий Ваня". Он, что-то жуя, указал Фриззи на свободный стул напротив. Фридрих сел.

— Я думаю. Знакомится нам не к чему, — начал беседу Ваня. — Я смотрю, вы и сейчас зажаты. Да и я наслышан о мнениях, бытующих в Берлинском обществе о своей персоне. Право, — занимательно слушать эти сказки братьев Гримм об эдаком чудовище. А нам с вами нужно, очень нужно понять друг друга. Понять, и может в чем-то простить.

А как можно простить мифическое существо? Сочинить очередной миф? Если так, то уж позвольте заняться эти мне, индивидууму, так сказать наиболее близкому к первоисточникам…. Кушайте, заказывайте. Рассказ мой будет длинным. И расскажу вам я о неком мальчике, о его росте, процессе его становления, как человека, со всеми отсюда вытекающими — привычками, предпочтениями и антипатиями. Я вам расскажу о человеке бывшим когда-то Йоханом Бергером, а ставшим "Немецким Ваней"…

……………………………

Ване переезд в Германию казался праздником. Ни суета, затянувшаяся на месяцы, ни усиливающаяся нервозность не вымывали из души маленького человечка ощущения сумбурные ощущения. Нет, не тихой радости и тепла семейного уюта в правильном мире цивилизованной стране. Эти чувства — мечты осаждали разум родственников, — не его! Ехать в страну, которую надо было называть Родиной. А что здесь, в Сибири, — чужая сторона?

Даже плюгавые карапузы проникались уважением, когда он, гуляя по двору, сообщал: "Я уезжаю в Германию". Были смешки порой, плоские шутки, но не было зависти. Был скорее испуг. Нет, нет, да и мелькнет сострадание в глазах, — не словах. Да принесут и одарят какими-то малопонятными подарками. Малопонятными, особенно от детей. Васька принес и подарил пуговицу, выпуклую и желтоватую, со звездой. А Гришка, гордо сверкая свежее набитым фингалом, настоящий перочинный нож со странной надписью: "Идём Резать Актив".

Ваня умел читать с трех лет. А во всём виноват соседский дед — бездельник коему оставляли его для присмотра.

И приснился Ване сон. Его везут на автомобиле "Жигули", держат на коленках на заднем сиденье. Во сне он не рассмотрел, — кто держит. Открывается окно и вдруг холодный порыв ветра стягивает его с колен, вырывает из цепляющихся рук и уносит его из окна, из машины и швыряет его в пропасть.

Так он и жил дальше и месяцы последние в России и первое время в Германии. С ощущением близкого обрыва, где сначала он летит вниз во тьму. Во время этого долгого полета — падения в густеющую хладную синеву до адской тьмы с проблесками костров — он тяжелел. Он рос вширь. Он уплотнялся до твердости листа фанеры. И вдруг нежданный порыв воздуха выворачивал его из падения в полет. Обратно из черноты в синь, из синевы в прозрачную светящуюся лазурь. Он сжимался от страха. Резало визгливыми струями ветра тело. Холодило руки и голову. Ужас сдавливал дух. Но, взлетая из тьмы к свету, теплело. Радостью и уверенностью полнилась душа. Всё будет хорошо! Так он и ходил — в неизведанном. На всякую сложность, обиду, боль — вспоминался сон, и он твердил себе: "Терпи! Всё Будет Хорошо!".

…………………….

Первое время Германия была очень интересна. Первое время мама и папа были возбуждены и воодушевлены. Они с энтузиазмом брались за всякое дело в лагере переселенцев. Учили язык, и все законы нового мира. Первое время папа не пил.

Они получили предписание на место жительства. Переехали в другой город и стали жить своими силами и умом. Иван видел трудности родителей с языком и удивлялся. Он впитывал немецкий язык с каждой случайно услышанной фразой на улице, в магазине, из телевизора. И малец как-то не вытерпел и сказал матери: "да что ты мелешь!" И без запинки, пару раз повторил немецкую скороговорку для развития речи, которую на автомате повторяла мама, готовя еду на кухне. Еда получалась вкусной, а немецкая скороговорка чудовищной — нестерпимой для Ваниного слуха. За это свое блестящее выступление он и получил первый подзатыльник на немецкой земле.

Дальше — больше. Хулиганье есть везде, и их двор, наверно, был в пределах средней статистики. Но Ване показалось, что всё хулиганье города переселили в этот двор. В новостройки для малоимущих и молодых семей. Много позже, повзрослев, он счёл свой двор, да и свой район тишайшим. Хотя тут же понимал, что к тому, и он приложил свою руку.