Андрей Черетаев - Сибирский Робинзон

Но ничего не произошло. Божественное провидение проскочило на красный свет и скрылось за горизонтом, так и не заметив меня, сидящего в туалете самолета возле унитаза, в котором горел огонь.

Голод вернул меня к действительности. Холод и тяжелая работа съели калории, полученные во время обеда. Изголодавшийся организм требовал подпитки. Хочешь жить — умей готовить, таким ребром был поставлен вопрос. Перечень моего провианта был более чем скромен. Немного вина, четыре пакетика чая, с десяток маленьких пакетов сахара, три банки красной икры и последний кусок колбасы. Вот и все!

— В принципе завтра можно заготовить орехов, — сам себе предложил я, — какая-никакая, а все же еда.

В основу ужина я положил супец, в этот раз без овощей. Для пущей наваристости и калорийности было решено уменьшить порцию воды почти вдвое, до двухсот пятидесяти — трехсот граммов. На второе пошла икра.

— Пусть будет полбанки, — вздохнул я, — ну и горячее вино вместо компота и десерта. Пожалуй, можно бросить в вино немного сахара, хуже от этого уж точно не будет.

Ужин поднял мне настроение, а вино скрасило горечь неудачи. В каморке было тепло. Все бы ничего, да вот зубы опять стали донимать. Боль казалась терпимой, но одна мысль, что она пришла надолго и теперь мне нечем ее задобрить, огорчала.

— Сегодня я допью открытый пакет с вином, — сказал я, — а завтра? Что завтра? А завтра будет видно.

Я еще сделал глоток вина и закрыл глаза. Тишину нарушали потрескивающие в очаге дрова.

— Интересно, сколько сейчас времени? Наверное, не больше семи вечера… Черт, я даже не помню, какой сейчас день недели. Если суббота или воскресенье, то праздный народ сидит у телевизоров, или болтается по освещенным улицам, или наслаждается в кафе хорошим кофе и вкусными пирожными, или на вечерних сеансах в кино содрогается от ужаса или смеха… Но мне кажется, что сейчас обычный будничный день. Народ спешит после работы домой, дружно толкаясь в метро или сидя в дорожных пробках. И ведь самое удивительное, всех их кто-нибудь да ждет. Для одних готовят вкусный ужин, другим предназначается неприятный разговор и суровый, презрительный взгляд супруги…

«И так идет за годом год, так и жизнь пройдет, и в сотый раз маслом вниз упадет бутерброд, но, может, будет хоть день, может, будет хоть час, когда нам повезет… — напел я. — Тоска!»

Я снова приложился к вину, сделав маленький глоток. Вино шло легко.

— В сотый раз маслом вниз упадет бутерброд, — повторил я. — Нет, о еде лучше не вспоминать… Но о чем тогда вспоминать? О славных милых и коварных женщинах… Мне кажется, подходящая тема для сегодняшнего вечера. Кто знает, что будет завтра?

Я коснулся унитаза. Он оказался очень горячим.

— Замечательно. Камни хорошо прокалились.

В голову снова полезли идеи о марш-броске по замершей реке. Но теперь, после провала плана с кострами, я потерял уверенность в своих предприятиях, которые в последнее время терпели крах одно за другим. Как известно, люди делятся на две категории: на людей действия и на философов, предпочитающих ждать и спокойно созерцать мир. До последнего времени я относил себя к первой категории; теперь пришла пора сменить амплуа и объявить своим девизом — «Ждать и надеяться».

— Будь что будет, а отсюда я не уйду… Говорят, надежда умирает последней, она живучая, как кошка… Кстати, теперь я понимаю всю прелесть имени Надежда. Да! Это настоящий живой талисман. Мне вот не повезло, вместо Надежды я вытащил из лотерейного ящика судьбы Еву, змею…

Ироничная усмешка пробежала по моему лицу. Теперь все, что было связанно с Евой, вызывало у меня иронию, подчас просто убийственную. Это же надо, я так до сих пор и не понял, почему так страдал из-за нее. А стоило ли горевать? Не знаю. Ведь не сошелся же на ней свет клином, а?

Наши отношения охлаждались стремительно, как земной климат в американском блокбастере «Послезавтра»: еще вчера было жарко, а сегодня нагрянул полярный холод. Я не сразу заметил, что с некоторого времени Ева стала уделять мне свое «самое ценное время», когда она шла вечером от станции метро до дома. Тогда и раздавался ее редкий звонок. Но я слишком поздно забил тревогу. Она вскочила в вагон, а я остался на перроне, вслушиваясь в прощальный гудок уходящего поезда.

Однако просто так сдаваться не в моих правилах. Я был готов ковать даже остывший металл, ибо понял суть проблемы. Есть сложившееся мнение, что быт разрушает брачные союзы и связывающие их оковы, то есть действует по принципу ржавчины, медленно разъедающей железо. Смею вас заверить, и отсутствие быта так же пагубно для этих самых союзов. Короче, всего должно быть в меру, и тогда все будет хорошо. Мне вот только узнать бы свою меру!

Но для бытовой жизни требуется отдельное жилище, уединенное гнездышко, которого у меня не было.

— Будет, — сказал я и побежал в ближайшее агентство недвижимости. — Хочу срочно снять квартиру.

— Нет проблем, — ответили мне.

И в самом деле, на следующий день я получил ключи от убогонькой «однушки». Оставалось надеяться, на то, что Ева согласна с поговоркой: «с милым рай в шалаше». Но поговорка оказалась с секретом: понятия «милый» и «шалаш» находились в прямой зависимости друг от друга. Чем милее оказывался «милый», тем меньше было требований к «шалашу», и наоборот.

Мне пришлось хорошенько постараться, чтобы привести квартиру в божеский вид. День и ночь я в одиночестве корячился на стремянке, клея обои. Получилось даже очень ничего, но Ева не оценила моих стараний. Во всяком случае, в ее глазах я не заметил ни капли восторга.

— Послушай, старушка, как ты посмотришь на то чтобы перепорхнуть в это гнездышко? — с некоторым волнением, которое выдавал мой голос, спросил я.

Ева, молча перевела взгляд с отставших в углу недавно поклеенных обоев на меня.

«Все понятно», — подумал я.

Свет очей моих опалил меня лучами праведного негодования.

— Гм, кажется, я лажанулся… — пробормотал я.

Сначала Ева молча жгла меня взглядом, а потом перешла к вербальной агрессии. Критика ее была холодной, как лед, но полемически яркой. На меня обрушилась лавина обвинений и претензий. Что было дальше, вы знаете. Как говорится, финита ля комедия.

Мне снова приснилось, что я шхуна, погибающая в северных льдах. Мои мачты, паруса, снасти, все сковал ледяной хваткой негостеприимный Север. Он наказывал непрошеных гостей, вторгшихся в его царство. Здесь его земля и земля его детей, белых медведей и белоснежных волков, шустрых песцов и гордых оленей, всех тех, кто издревле жил под его властью. Здесь нет места чужестранцам и их удивительно красивым кораблям.