Алексей Сережкин - Ученик

Так же не отводя глаз от криво наклеенной полоски пластыря у него на брови, она, не глядя на подругу, наклонилась к ней и что-то прошептала, прошептала очень тихо, даже в полной тишине наверное он не услышал бы, что именно было произнесено.

Подруга с недоверчивым выражением на лице повернулась к ней с немым вопросом, и улыбка снисходительного пренебрежения вдруг угасла. Она не получила ответа на свой вопрос, только подруга вновь нетерпеливо и резко подергала ее за рукав.

Они обе теперь смотрели на него и он не мог прочесть смысл столь похожих выражений у них на лицах.

Поток торопящихся на уроки превратился в быстро мелеющие ручейки, теперь только отдельные торопящиеся на уроки школьники проскакивали стремительно мимо них.

Одна из подруг открыла рот и спустя мгновение закрыла его, беспомощно переведя глаза на подругу и в замешательстве улыбнулась, очевидно не зная, что сказать. Вторая смотрела на него во все глаза, но и следа пренебрежения не оставалось на ее лице.

Пауза затянулась.

Он кашлянул и все-таки выдавил из себя, смущенно попытавшись изобразить на лице улыбку:

— Извините, — и, резко повернувшись, направился в сторону лестницы на свой третий этаж, с трудом удерживаясь от искушения обернуться, пребывая в полном замешательстве.

Он стремительно вошел в класс за секунду до звонка на урок.

Его более чем недельное отсутствие, казалось, никто не заметил. Он прошел к своей парте в первом ряду с одиноким стулом. Учительницы еще не было, пока он шел, все продолжали заниматься своими делами, разговаривали, шумно доставали из портфелей учебники и тетради, роняли на пол ручки.

Ни один разговор не прервался и никто не обратил на него ровным счетом никакого внимания.

Усмехнувшись про себя, он подошел к стулу и привычно наклонил его на бок. Лежавшие на сиденье кнопки скатились на пол и звонко застучали по полу и он невольно задумался о том, лежат ли они тут с того самого дня, когда он попросился выйти из класса, увидев Артема, приоткрывшего нерешительно дверь, и так и не вернулся обратно в класс, или их подкладывали ему на стул каждый день его отсутствия.

Разницы не было никакой.

Перед тем, как сесть на место и достать учебник с тетрадью из портфеля, он невольно обернулся и посмотрел назад, на Таню. Она что-то тихо говорила соседу по парте, но будто почувствовав его взгляд, замолчала и посмотрела на него. Ее лицо вспыхнуло и он увидел то самое выражение, которые так запомнилось ему, то самое выражение, застывшее у нее на лице после того, как она размахнувшись, звонко ударила его по лицу.

Он отвернулся и сел, вытаскивая медленно — медленно из портфеля все необходимое для урока, скрывая от самого себя дрожь в руках.

Уроки, менявшиеся один за другим, были для него пыткой. Он не мог найти в себе сил обернуться и посмотреть назад. Он понимал несправедливость этого, и горькое чувство незаслуженной и неоправданной обиды плескалось в нем, заставляя его стискивать зубы.

Почему-то его не спрашивали и не вызывали к доске, хотя он и ответил бы с радостью на любой вопрос учителей. Абсолютно не напрягаясь, он успел дома пройти намного дальше того, что изучал сейчас весь класс, впервые ни разу не поинтересовавшись тем, что задано.

Он ни разу не поднял руку. Почему-то ему казалось, что предательскую дрожь в руке не удастся скрыть и класс взорвется от смеха. Он пристально смотрел на руку и пытался уловить в ней неподконтрольную дрожь, но не мог. Может быть она показалась ему? Он не знал. Он сидел, слушал, смотрел на отвечающих одноклассников и молчал. Самыми сильными эмоциями, наполнявшими его сейчас, были горечь, обида и желание, чтобы уроки побыстрей закончились, прекратив эту тягучую пытку и ожидание. На переменах он оставался за партой и почему-то никто не подходил к нему, никто, даже Славик, не обратился к нему с самым простым и ничего не значащим вопросом. Его как будто не было тут, он не существовал и это ощущение было мучительным.

Звонок в конце последнего урока показался ему чудом и он сам удивился тому чувству облегчения и радости, которое ощутил при его звуке. Казалось еще чуть-чуть и этот день закончится и он вырвется на свободу из этих душных стен, заключавших в себе невидимое, но столь сильное напряжение, которое он ощущал каждой клеточкой своего тела. Его спину сверлили как ему казалось сотни и тысячи глаз и каждый взгляд нес в себе презрение и пренебрежение. Он был для них чужим, его присутствие тут было досадной ошибкой и несуразицей.

При первой трели звонка напряжение немного ослабло и он подумал, что раньше, пребывая в томительном ожидании конца уроков перед неприятным походом в школьный двор для выяснения отношений и причин, по которым он предпочел не дать списать в очередной раз, он не испытывал такого давления. Почему-то эта мысль приободрила его.

Проводив взглядом вышедшую из класса учительницу, он стал решительно засовывать в портфель ручку, тетрадки и дневник, не обращая особого внимания на то, чтобы не помять их.

Он ничего не успел сообразить, и его рука автоматически тянулась к защелке все еще открытого портфеля, когда мимо решительно и звонко процокали каблучки.

Это была Таня. Она подошла к учительскому столу, стоящему впритык к его парте и остановилась. Он продолжал удивленно сидеть, когда обнаружил, что все остаются на своих местах и только Таня стоит перед ним, глядя на класс позади него.

Он нерешительно обернулся и увидел, что все смотрят в его сторону. Вокруг царило молчание.

Молчание было недолгим.

Таня не смотрела на него, ее взгляд был обращен куда-то за его спину, подбородок гордо задран вверх и весь облик выражал решительность, целеустремленность и непреклонность.

Эти же эмоции выражал и ее голос, когда она заговорила.

В этот момент он уже отчетливо понял, что речь пойдет о нем, что сейчас он вновь вернется в школьный двор и перед глазами встанет плачущий Артем, которого она решительным рывком поведет за собой. Он словно вернулся в тот день и даже его щека вновь заныла от ее пощечины и в ней закололо маленькими иголочками.

— Все вы уже знаете, что я хочу обсудить, — звонко начала она. — Я не хотела обсуждать это в отсутствие нашего так сказать товарища, одноклассника, — в этот момент она презрительно скользнула по нему взглядом: — который по общему мнению трусливо отсиживался дома, притворившись больным.

При слове «трусливо» он невольно вздрогнул.

Она продолжила:

— Нет ничего более отвратительного и позорного, чем издевательства над теми, кто слабее тебя. Придя в эту школу 1-го сентября, я не думала, что мне придется встретиться с этими недостойными явлениями, и уж абсолютно точно не ожидала, что с ними столкнется мой маленький брат, который пошел в этой школе в первый класс.