Борис Мариан - Ночной звонок

— Укус блохи… Согласен. Но все же — понятно на Егорова. Кому-то это было нужно…

— Да, да. У тебя все?

— Все, бегу. Митро ждет.

Старшина Игнатьев появился в фотоотделении в тот момент, когда Косушков передавал майору Спасову отпечатанный снимок.

— Отдешифрируй, — обратился к Весенину Спасов. — Ага, вот и старшина. Подготовят снимок — дойдешь до штаба и отдашь. Понятно?

— Понятно, товарищ майор, — ответил Игнатьев.

Весенин разгладил снимок о ребро столешницы, взял лупу, рейсфедер, приступил к работе. Игнатьев подсел к нему.

Старший сержант обвел кружками три точечки, расположенные посреди пестрых квадратиков. Около них обозначил условным знаком — зенитную батарею, затем подчеркнул кое-что. Через десять минут снимок был отдешифрирован. Жирной чертой Весенин обвел темное пятно, провел от него стрелу, прямо на картоне написал: «Дальнобойная артбатарея».

Игнатьев шепотом спросил:

— Слушай, Игорь, как ты определил, что это батарея дальнобойных орудий? Если не секрет, расскажи. Любопытно…

— Видишь ли, — Весенин поднял голову от снимка, повернулся к старшине. — Возьми лупу, старшина. Бери, бери, не бойся — не взорвется. Видишь — фигурные плешины? Это лес. На первый взгляд кажется — ничего подозрительного. Теперь глянь сюда. Видишь три острых угла? Как веера. В основании углов точки. Это и есть батарея. Найти ее трудно, если сноровки, конечно, нет: она здорово замаскирована. Тут такое дело… Когда из орудия, укрытого в лесу, стреляют, то струя воздуха от летящего снаряда обламывает ветки, срывает листья с деревьев, выжигает траву. Зимою этой струей воздуха, пламенем сбиваются снежные шапки с деревьев. На снимке с большой высоты эти оббитые деревья и образуют такой угол. «Огневой конус» называется.

— Интересно! — сказал старшина. — И давно ты дешифрируешь?

— Почти с самого начала войны. Товарищ майор, подпишите, — обратился Весенин к начальнику фотоотделения Спасову.

Тот взглянул на снимок, подписал и передал старшине.

— Неси в штаб, старшина.

На путь от фотоотделения до штаба ушло 24 минуты. Шел старшина нормальным шагом. Если чуточку ускорить, рассудил он, на преступление можно выкроить еще несколько минут. Следователь в штаб не зашел, помчался в разведку. Вбежал в кабинет, достал из сейфа фотосхему, что Спасов оставил, расстелил на столе, сравнил со снимком, который только что отдешифрировал Весенин. Полное несовпадение. Игнатьев взял лупу, зажег настольную лампу с двухсотсвечовой колбой, стал разглядывать место, где должна быть артбатарея противника. То, что он увидел, заставило учащенно забиться сердце. На глянцевато-темной поверхности снимка ясно видны слабые следы подтеков, точечные остатки туши и углубления от нажима пером. Стало все ясным. Артбатарея на фотосхеме указана Весениным правильно. Кто-то стер обведенный им круг и вычертил свой, указывающий ложное место огневых позиций. Тот, кто сделал это, и есть преступник.

Старшина опустился на стул, положил перед собой фотосхему и повторный снимок.

«Итак, ответ на вопрос «Кто?» — найден, — подумал Игнатьев. — Шаповал. Это он доставил схему в штаб. Это он опоздал на 12 минут. Зачем ему это было нужно? Кто он такой? Откуда взялся?».

Старшина встал, сложил схему, сунул в карман, пошел к полковнику Тарасову. Шел и думал: «Здорово получилось, что майор Спасов отвалил трое суток ареста. Не будь ареста, он был бы привязан к фотоотделению, не имел возможности прибежать к себе в кабинет; не будь ареста, о ЧП узнал бы тогда, когда майор начал разбирательство, и он, старшина Игнатьев, не смог бы помешать ему. Как говорят, «не было бы счастья, да несчастье помогло».

— У себя? — спросил старшина дежурного.

— Нет.

— Где?

— Вызвали в штаб армии.

— Жаль.

— На этой неделе уже третий раз вызывают…

— Значит, нужно.

— Конечно, нужно. Наверное, наступать будем.

Игнатьев кивнул головой, пошел к выходу.

«Черт знает что получается, — сердито думал он. — А что получается? Ничего особенного… Подполковник спрашивал же, не нужна ли группа захвата? Ты, Степан Борисович, то бишь старшина Игнатьев, ответил: «Не надо, сам справлюсь». Или что-то в этом роде. Вот и выкручивайся».

Игнатьев все шагал и шагал, и чем больше думал он о захвате, тем больше овладевало им странное беспокойство. Может быть, и не беспокойство, а какое-то неприятное чувство неуверенности.

Если бы надо было сделать это года два тому назад, тогда он легко и просто вышел бы из поединка, а сейчас… Кто знает, что осталось от когда-то хорошо освоенных приемов джиу-джитсу.

«Давай все по полочкам разложим, — сказал он сам себе. — Капитан Егоров убит из «парабеллума», возле трупа найден пистолет… Значит, у Шаповала «парабеллум». При себе он носить его не будет, хранить в своей каморке тоже не станет. После убийства он где-то его спрятал. Следовательно, надо сделать так, чтоб у этого ублюдка не было времени или возможности после получения пакета заглянуть в свой тайничок. Это раз. Второе… Подожди… Ты что-то, Степа, краски сгущаешь. Ведь тебе ничего не угрожает. От фотоотделения до штаба и трех километров нет. Значит, надо только убедиться, что у него с собой нет «парабеллума». И еще. Хорошо бы придумать какой-то ход. Сильный он, этот подлец. Если бы раньше, до ранения, автокатастрофы… Я бы увереннее чувствовал себя».

Игнатьев шел медленно. Он никак не мог представить, как же оно будет в действительности. Может, застигнутый врасплох, Шаповал бросится бежать? Или ответит нападением? Скажем, бросится с ножом? Может быть, будет просить прощения, уговаривать начнет? Или врать: дескать, показалось, Весенин что-то не так сделал, вот он, Шаповал, и решил проверить…

«Нет, не нужно гадать, — строго сказал себе Игнатьев. — Позаботься пока о том, чтобы вокруг нового задания и новой фотосхемы как можно больше шума было и срочная, и важная, и летал на фотографирование самый опытный экипаж. А там уж… Прояви свои способности — покажи, на что ты еще годен».

Старшина на цыпочках зашел в комнату, разделся, лег спать. Спал и видел себя в том дощатом ветхом сарайчике, а в углу, оскалив зубы, рычал волк. Но странно: почему-то у этого волка было обличье Шаповала. Игнатьев так и эдак пытался подобраться к оборотню, схватить за загривок, но тот все время поворачивался оскаленной пастью, свирепо щелкал зубами. — «Не тронь меня! Убью!» — «Не убьешь, я выведу тебя на чистую воду, выверну твою поганую душу!» — Волк изловчился и вдруг вонзил свои клыки в его левое бедро. Острая боль отдалась в натруженной, больше другой пострадавшей когда-то ноге. Он застонал и проснулся. Над ним стоял майор Спасов.

— Слушай, старшина, встань… ЧП!

— Что?