Дженни Вингфилд - Возвращение Сэмюэля Лейка

Котенок – серый, пушистый, жалкий – забился под кучу хвороста, которую Сэмюэль из-за ветреной погоды не успел сжечь. Пришлось лечь на живот и просунуть под кучу хвороста руку. Сван знала, там может прятаться змея, но решила во что бы то ни стало достать котенка.

Вытащила, полюбовалась и вновь услышала мяуканье. Еще котенок.

Разумеется, одним котенком дело не кончится. Наверное, целый выводок выбросили, и этот отбился от братцев.

Сван пошла на звук вдоль изгороди – да вот он! Сидит, бедняжка, в траве, несчастный-разнесчастный. Сван и этого поймала. Прокралась к ближней рощице, а там – еще котенок. И другие пищат.

Сван и ее братья знали, насколько далеко разрешается уходить от дома. Надо оставаться «в пределах слышимости». Сван уверяла себя, что лес тоже в пределах слышимости, почти. Если громко крикнут с крыльца или со двора, то услышишь. Сван не задумывалась, будет ли слышно ее, если она закричит.

Ей не пришло в голову, что нужно будет закричать, завопить во все горло – но не получится. Разве успеешь закричать, когда тебе накидывают на голову мешок, и сразу же, в тот же миг, обвязывают вокруг рта длинный лоскут, и несут напролом сквозь чащу, и точно знаешь, что ты на пути к смерти?

Уиллади была недовольна: они с Блэйдом вернулись домой, а горох и листовая горчица стоят на слабом огне и не думают кипеть. Надо накормить ужином и Тоя перед работой, и Сэмюэля, когда вернется с поля, – вот-вот явятся на кухню голодные мужчины, а ей нечего на стол поставить!

Уиллади поискала Сван в доме, вышла во двор звать ее и едва не налетела на Каллу – та.

пыхтя, трусила следом за десятком перепуганных квочек, разбегавшихся в стороны. Калла махала подолом передника и кричала: «Кыш! Кыш!»

– Мама, что стряслось?

– Куры, – проговорила, отдуваясь, Калла, – выбежали на дорогу. Донна Фарлоу сбила мою хохлатку.

Донна была в ужасе. Едва поняв, что случилось, на полной скорости завернула на своем «новом» «шеви» во двор и затормозила так резко, что табличка «продается» выпала из окна. Заламывая руки, Донна бросилась к Калле.

– Я нечаянно, – твердила она. – Ах, мисс Калла, простите, пожалуйста.

Калла старалась обходиться с людьми помягче, тем более с Донной – сами знаете, каково бедняжке жить с таким, как Кэлвин, – поэтому, взяв себя в руки, сказала: полно убиваться, подумаешь, курица.

– Ума не приложу, как они выбрались, – удивлялась Калла.

– Сэмюэль! – крикнула Уиллади. – Не знаешь, где Сван?

Сэмюэль обернулся, покачал головой и продолжал работать.

– Только что кормила кур! – отозвался Нобл.

– А потом отвлеклась на что-то и про все забыла, – буркнула Калла. Она уже загнала кур в птичник и была вне себя от ярости, что их выпустили. – Отыщем эту девчонку – я с ней разберусь!

Блэйд в поисках Сван уже сбегал на сеновал и теперь возвращался, по пути заглядывая во все сараи. Сван как сквозь землю провалилась. Блэйд обогнул птичник, посмотрел в ветвях шелковицы – и там ее нет. Блэйд тревожно озирался, по спине пробежал холодок.

– Сван обычно не уходит одна, – пробормотала Уиллади.

И тут увидела, что Блэйд, стоя на четвереньках, что-то ищет в траве у забора.

– Блэйд, – сказала она, – хватит в грязи копаться, помоги найти Сван.

Блэйд что-то достал из травы и протянул ей. Котенок.

– Господи! – всплеснула руками Уиллади. – Откуда он взялся?

А Калла сказала:

– Нам он не нужен. Здесь отродясь кошки не было, и я не…

– Отец ловит кошек, – шепнул Блэйд. – Бросает собакам.

– Сэмюэль! – крикнула Уиллади. – Скорей сюда, сюда, сюда! Сэмюэль!

Сэмюэль и мальчики побросали инструменты и кинулись к дому. Из сарая выскочил Той. Уиллади бормотала как в бреду:

– Сван пропала. Уже искали. Везде. Белинджер. Он ловит кошек. Мы нашли котенка. Блэйд нашел.

– Может, кто-то подбросил… – начал Сэмюэль.

– Нет, – отвечала Уиллади. – Нет. Найди ее. Найди, Сэмюэль.

Той стрелой бросился прочь и бежал до самого леса. Если Сван где-то здесь, он ее разыщет. Сэмюэль сел в машину, с ревом рванул по дороге. Один Блэйд не мог двинуться с места. Застыл с котенком на руках, глядя, как рушится мир.

Сэмюэль несся, не отрывая ноги от педали газа, кренясь на поворотах; из-под колес летел гравий. Всю дорогу до дома Белинджера он молился Богу и клял себя. Не будь он неудачником во всем, ничего бы не случилось. Будь у него свой приход, жили бы они мирно в домике при церкви, на тихой улочке, в каком-нибудь маленьком городке в Луизиане, за много миль отсюда. Если бы Бог не оставил его – но, Сэм знал это, оставил. Иначе почему?

«Господи, прошу тебя, Господи, пусть Сван будет жива и невредима. Пусть она найдется. Пусть Ты никогда не отвечаешь на мои молитвы, ответь на эту». Ужас охватывал при мысли, что Сван у Белинджера, – и ужас при мысли, что ее там нет. Страшнее всего, если он не сумеет ее найти.

Сван была в темноте. В темном-претемном месте с земляным полом. О темноте она лишь догадывалась, потому что с головы так и не сняли мешок. И на помощь не позовешь, рот завязан поверх мешка. Одежда порвана и перепачкана, но осталась на ней. Незачем взрослому мужчине раздевать девочку, чтобы сделать с ней то, что сделал он.

Сван знала кто. Просто знала. Про себя она называла его «он» – еще страшнее назвать его имя.

Рядом с ней что-то лежит. Она нашла это там, под ивами, когда случилось Это (нашарила рукой, когда отбивалась, загребая землю и палые листья). До этого она не знала, где находится, но, как только нашла, сразу поняла.

На самом деле нашла она сразу две вещи, вложенные друг в друга. Колокольчик с завернутым в тряпку язычком, а внутри – дудочка-манок.

Нащупав колокольчик, Сван прикрыла его рукой, и он не заметил, поглощен был другим. Колокольчик отвлек ее, хоть капельку. Дал почувствовать что-то, кроме твердой земли и разрывающей боли, не слышать, как он приговаривал «красотуля», когда делал с ней это, ужасное.

Мелькнула мысль, дикая, шальная, ударить его колокольчиком, но она не могла, ничего не могла сделать – ни вывернуться из-под него, ни молча терпеть, ни перестать беззвучно кричать, ни занести руку для удара.

Даже тогда она понимала, что ударить его – худшее, что она может сделать. Вдруг промахнется? Или так разъярит его, что он сразу исполнит то, что замышлял, о чем она не могла думать без дрожи, – убьет ее?

Когда он перестал – наконец перестал, – он повалился на нее, отдуваясь и дергаясь, и Сван не спеша высвободила руку. В руке был зажат колокольчик. Немой колокольчик.

Сван не осознала всей важности находки, даже когда он встал на ноги и слышно было, как он застегивал молнию и ремень, – и так и не забрал колокольчик. Не увидел. Так и не увидел.

Лишь когда они уже шли – когда он ломился сквозь чащу и тащил Сван за руку (не за ту, в которой был колокольчик), и Сван, разбитая, сломленная, едва держалась на ногах, стараясь не споткнуться о корень, не упасть, и не споткнулась, и не упала, и не выронила колокольчик, – лишь тогда ей стало понятно, что в руке у нее Чудо.