Фернандо Гамбоа - Черный Город

— Животные? — перебила его Валерия. — А кто вам сказал, что они — животные?

Профессор смущенно посмотрел на нее.

— Что ты имеешь в виду? Если они не животные, то получается, что они…

— Они, конечно же, люди, — решительно заявила Валерия. — По крайней мере когда-то ими были.

— Но ведь это… какой-то абсурд.

— Я недавно столкнулся с одним из них лицом к лицу, — вмешался в разговор я, решив поддержать точку зрения профессора, — и если то, что я видел, можно назвать человеком, то я — осел.

Кассандра нарочито громко кашлянула, однако никто, похоже, на этот ее намек не обратил внимания.

— Они, конечно, кое в чем очень сильно отличаются от привычных нам человеческих существ, — поучительным тоном стала объяснять Валерия. — Они физически сильнее, выше ростом и проворнее, чем мы. Кроме того, они обладают прекрасным слухом и благодаря своим огромным глазам способны очень хорошо видеть ночью. Именно из-за этой их способности они и получили свое название — homens morcegos [56] Люди — летучие мыши ( португ .). , или просто морсего . Но, поверьте мне, они по большому счету действительно являются человеческими существами.

— Лично мне непонятно еще кое-что, — сказал я. — Что означает слово «морсего»?

— На португальском языке это слово означает «летучая мышь»… Название вполне подходящее. Из-за их ночного образа жизни, исходящего от них зловония и черного цвета их кожи они известны среди туземцев, живущих в бассейне реки Амазонки, как наполовину люди, наполовину летучие мыши. До того как наша экспедиция добралась сюда, мы думали, что это не более чем миф — что-то вроде россказней про оборотней и оживших мертвецов.

Кассандра с сомневающимся видом покачала головой.

— Мне что-то в это не верится, — заявила она. — Не может быть, чтобы род человеческий пошел по дороге, так сильно отклоняющейся от магистрального пути его эволюции, пусть даже и в таком удаленном уголке планеты, как этот. Никто еще никогда не находил останков людей, хотя бы приблизительно похожих на этих, ни в одном уголке мира. Мне не верится, чтобы естественный отбор привел…

— Эволюция? Естественный отбор? — бесцеремонно перебила мексиканку Валерия, слегка усмехнувшись. — Что-то я не помню, чтобы я хотя бы вскользь упоминала эти понятия.

Касси молча посмотрела на нее. В ее взгляде читалось недоумение.

— А что же тогда? — спросила мексиканка. — Ты же не станешь утверждать, что мы столкнулись с абсолютно новым биологическим видом или с доисторической генной инженерией?

Валерия, молча скрестив ноги и положив одну руку на другую, расплылась в очаровательной улыбке.

— Не знаю, за кого ты меня принимаешь, — продолжила Кассандра, — но я не какая-нибудь дура, которой можно морочить голову подобными россказнями.

— Ни за кого я тебя не принимаю, — высокомерно возразила Валерия. — Я, между прочим, антрополог и прекрасно разбираюсь в том, о чем сейчас говорю. Кроме того, у меня есть доказательства.

— Доказательства? — переспросила, не скрывая иронии, мексиканка. — Какие именно доказательства?

— Неопровержимые.

— И где же они у тебя? — усмехнувшись, поинтересовалась Касси и демонстративно посмотрела по сторонам, словно бы пытаясь эти доказательства увидеть.

Дочь профессора снова улыбнулась и показала глазами на то место, на котором сидела мексиканка.

— Под твоей задницей, — заявила она, блеснув при этом своими белыми ровными зубами. — Те доказательства, о которых мы говорим, находятся как раз под твоей изящной задницей.

Валерия, идя впереди всех остальных с фонариком в руке, медленно спускалась по узкой винтовой каменной лестнице. Непосредственно позади нее, тоже держа фонарик, шла Кассандра, за которой следовали профессор и я. Вот только у нас в руках был не фонарик, а примитивный смоляной факел, что делало нас похожими на очень бедных участников эстафеты олимпийского огня.

— А ты уверена, что спускаться здесь небезопасно? — поинтересовался профессор, который то ли беспокоился за свою дочь, то ли был охвачен одолевающим его страхом за себя самого.

— Не переживайте, профессор, — ответила Валерия. — Как я вам уже говорила раньше, морсего по какой-то неизвестной нам причине здесь не появляются.

— Хорошо, хорошо… Кстати, а ты не могла бы разговаривать со мной на «ты»? В конце концов, я ведь… твой отец.

Валерия на несколько секунд задумалась.

— Ладно, — сказала она. — А как вы хотите, чтобы я вас называла? — Ее голос стал слегка насмешливым. — «Папа»?

— Меня вполне устроит, если ты будешь называть меня Эдуардо. И я тебя еще раз убедительно прошу — говори мне «ты».

— Ну хорошо… Эдуардо.

Вскоре мы оказались в подвале здания. Как сообщила нам Валерия, именно под тем местом, в котором мы сидели несколько минут назад.

Помещение это выглядело довольно жутко, что, впрочем, предположить было отнюдь не трудно. В нем имелось очень много колонн, поддерживающих тяжелые перекрытия потолка, и они, как и пол, были изготовлены из все того же черного камня, из которого, похоже, был построен и весь этот город. Стены подвала я поначалу в темноте разглядеть не смог.

Идя вслед за Валерией, мы свернули налево и направились к ближайшей стене. Как только мы подошли к ней достаточно близко, чтобы можно было разглядеть ее, все трое — Кассандра, профессор и я — одновременно вскрикнули от удивления.

В отличие от всех других стен, которые нам уже довелось видеть в Черном Городе, эта стена, находившаяся от меня на расстоянии вытянутой руки, не была испещрена клинописными значками и барельефами. Вместо этого она, словно огромное, от пола до потолка, полотно, была удивительно красиво разрисована яркими красками, которым каким-то невероятным способом удалось не потемнеть и не выцвести.

Даже я, не будучи ни археологом, ни кем-либо ему подобным, сразу же смог должным образом оценить не только красоту рисунков как таковых, но и их громаднейшее значение для науки и тот большой резонанс, который могло вызвать их обнаружение, причем не в одном лишь замкнутом мирке археологов и историков.

Насколько я знал, нечто подобное было найдено раньше только в руинах сооружений майя в Центральной Америке (мне довелось увидеть их лично годом раньше, и к разрушению их я, к сожалению, в какой-то степени приложил свою руку, хотя это, как говорится, уже совсем другая история), а также в некоторых египетских гробницах и храмах. Сейчас же при свете наших фонариков и факелов перед нами предстала, открывая нам своего рода окно в далекое прошлое, огромная стенная роспись, тянувшаяся по всему периметру помещения. Здесь имелись в общей сложности сотни квадратных метров, покрытых иероглифами, клинописными значками и, к нашей огромной радости, множеством рисунков, на которых были изображены те, кто некогда населял этот таинственный город.