Фернандо Гамбоа - Черный Город

Валерия, бросив на нее угрюмый взгляд, стала говорить таким голосом, как будто читала лекцию:

— Во время своего знаменитого путешествия, в ходе которого родилась теория эволюции, Дарвин обнаружил, что на каждом из островов Галапагос животные, принадлежащие к одному и тому же биологическому виду, адаптировались к различным условиям окружающей среды по-разному — вплоть до того, что у некоторых из них выработались совсем другие повадки и физические качества. Например, Дарвин идентифицировал четырнадцать видов зябликов, которые, происходя от общего предка, прошли разный эволюционный путь в зависимости от имеющихся в их распоряжении разных средств существования. Некоторые из них очень сильно изменились в размерах и вообще внешне в соответствии с тем, питались ли они кактусами, семенами или фруктами. Форма их клюва и манера питаться адаптировались к имеющимся источникам пищи, что привело к таким удивительным разновидностям зяблика, как, например, зяблик-вампир — Geospiza difficilis septentrionalis [57] Научное наименование данной разновидности зяблика на латинском языке. .

— Зяблик-вампир? — переспросил я, подумав, что это была какая-то шутка. — Ты хочешь сказать, что…

— Они питаются кровью, — кивнув, подтвердила мою догадку Валерия. — Как правило, кровью других птиц.

— Вот уж чего не знал… — ошеломленно пробормотал я.

Касси со скептическим видом покачала головой.

— Это еще ничего не доказывает, — заявила она. — Люди — это ведь не птички длиной в десять сантиметров.

— Но люди тем не менее являются представителями мира животных, разве не так? — сказала в ответ Валерия, поднимая брови. — Поэтому, если обладать знаниями и временем, необходимыми для того, чтобы изменить наследственные черты, можно добиться того же самого.

— Как это того же самого? — возразил профессор. — Птицы — это одно, а люди — совсем…

— Гены — это гены! — перебила его Валерия. — Независимо от того, чьи это гены — человека, птицы или таракана, — возможности для их модифицирования являются во всех случаях одинаковыми. Надеюсь, ты не станешь сейчас рассказывать мне о том, что человека создал Бог, и о прочих глупостях подобного рода.

— Нет-нет, конечно нет… — поспешно произнес профессор. — Просто дело в том, что… ну, ты сама понимаешь. Это ведь настолько… настолько…

— Я знаю, что все это кажется неправдоподобным, — признала Валерия, — однако, если взглянуть на эти рисунки и при этом вспомнить обо всем, что нам уже удалось увидеть и узнать в этом заброшенном городе, то…

— Можно поверить во что угодно, — констатировал я.

— Совершенно верно.

После объяснений, которые мы услышали от Валерии, все начало становиться более-менее понятным. Точнее говоря, почти все.

— Жаль только, что на этих рисунках нет объяснения тому, почему от этих существ пахнет какой-то падалью, — ухмыльнувшись, заметил я.

— Да нет, показано, — возразила мне Валерия, махнув рукой в сторону той части стенной росписи, которую я толком и не разглядывал. — Ответ на этот вопрос дан вон там, внизу, в той группе рисунков.

Я, загоревшись любопытством, подошел поближе к этим рисункам, и моему примеру тут же последовали профессор Кастильо и Кассандра. Поднеся свой факел поближе к стене, я увидел уже знакомые мне черные силуэты, a также какого-то мужчину в тунике, который, похоже, показывал, что нужно делать с убитыми врагами.

Я отнюдь не сразу смог понять того, что увидел на рисунке. Точнее, мой рассудок отказывался верить тому, что видели мои глаза.

— Не может быть… — с отвращением прошептала стоявшая рядом со мной Касси.

Наконец я осознал, что то, что я вижу, отнюдь не плод моего извращенного воображения. На рисунке было весьма наглядно показано, что человек в тунике учит морсего разрывать поверженных врагов на части и пожирать их сырое мясо, а затем вымазывать себе кожу их кровью и жидкостью, истекающей из их внутренностей. Теперь становилось понятно не только то, почему от них исходит такой тошнотворный запах, но и, пожалуй, то, почему у них такая черная кожа: она, возможно, была покрыта засохшей кровью, накапливающейся слой за слоем в течение всей их жизни.

«Они, наверное, легко наводили ужас на всех, кто осмеливался выступить против „древних людей“, — подумал я, — раз уж их до сих пор так сильно боятся индейцы, живущие в бассейне Амазонки».

— Почему так происходит, что люди, считающие себя божьими избранниками, — с горечью пробурчал я, — рано или поздно начинают вести себя как последние мерзавцы?

— Мне кажется, — сказала в ответ Валерия, — что не следует судить этих «древних людей», исходя из нравственных ценностей современной нам западной цивилизации. Ведь даже в наше время в Индии существует система каст, а в Африке — рабство. Во многих странах подвергаются дискриминации женщины — к ним относятся как к каким-нибудь бездушным механизмам, назначение которых заключается только в том, чтобы готовить еду и рожать детей. Поэтому попытайтесь взглянуть на историю этой цивилизации без предубеждений, иначе эмоции возьмут верх над разумом, и это отразится на тех выводах, которые вы будете делать.

— Да ладно тебе, Валерия… Это нечто несопоставимое, — пробурчал я.

— Тебе, возможно, это кажется несопоставимым… — ответила дочь профессора, ткнув указательным пальцем мне в грудь. — Но ты мог бы спросить об этом, например, у неприкасаемых в Индии, чтобы узнать, что по этому поводу думают они.

Воцарилось молчание: мы вдвоем с Касси не знали, что на это и ответить. Затем профессор решил поддержать дочь.

— Моя до… Валерия права, — с неохотой заявил он. — Хотя для нас это и не так-то просто, нам, чтобы правильно понимать историю, необходимо на время забывать о своей морали, в противном случае мы неизбежно придем к ошибочным умозаключениям… Это ведь история , — добавил он, показывая на стену, — а не этика и не философия.

Начиная с этого момента мы по негласной договоренности отложили в сторону этические и философские соображения и снова занялись изучением стенной росписи, пытаясь не обращать внимания на чувство неприязни, которое у нас при этом время от времени возникало. Дойдя до конца стенной росписи, Касси, профессор и Валерия начали дискутировать о том, о чем здесь могло рассказываться, и о вероятности того, что здесь повествуется о реальных, а не о вымышленных событиях.

Я же тем временем стал разглядывать при свете своего уже почти потухшего факела рисунок, на котором были изображены человеческие существа, превращенные пресловутыми «древними людьми», на которых я теперь смотрел уже совсем другими глазами, не только в их рабов, но и в кровожадных чудовищ.