Патрик Вудхед - Запретный храм

Голос Луки дрожал от волнения.

— Но это именно та пирамида, что я видел с Макалу. Вот доказательство, что гора существует на самом деле!

Джек рассмеялся.

— Как ученый, я могу тебя заверить, что это еще не доказательство. Прежде чем утверждать что-либо, нужно найти еще несколько источников, подкрепляющих твой тезис.

— Но есть еще книга Бейли, — возбужденно сказал Лука, и его взгляд обратился к ксерокопиям на кровати. — Там говорится, что гора-пирамида — это один из бейюлов.

— Опять же непроверенные слухи. Но ты прав: это становится любопытным. Послушай-ка, что я нашел в «Сутре». — Джек замолчал, отыскивая нужное место в записях. — Если верить тому, что там написано, то кольцо гор символизирует восемь лепестков лотоса. А в центре расположено мифическое царство. — Он помолчал немного, разбирая собственный корявый почерк. — Оно называется Шамбала.

— Мифическое царство?

— Судя по всему. Место, где ламы переходили на самый высокий духовный уровень. Ну, ты понимаешь, о чем речь: полное просветление и все такое.

Джек трясущейся рукой поднял чаинку кофе. Царство полного просветления — господи Иисусе, ему бы сюда просветления хоть капельку.

— Ну и что, по-твоему, это означает? — спросил Лука.

— Я уже сказал, возможно, это простое совпадение, но я подумал, что немного подниму тебе настроение. Я знаю, как ты себя чувствуешь, возвращаясь из экспедиции.

Лука провел пальцами по картинке, взгляд его был устремлен в центр. Кольцо гор с пирамидой… Это казалось невероятным.

— Спасибо, Джек. Это лучшая новость за день.

— Не за что. Я тебе послал еще и «Махаяну», так что сам прочтешь. Если ты серьезно настроен разузнать побольше, я поспрашиваю людей и, может, организую тебе встречу кое с кем.

Повесив трубку, Лука подошел к прикроватному столику и вытащил сложенную спутниковую карту. Вооружившись кнопками и черным маркером, он развернул карту и повесил на стене в ногах кровати. Потом в нижнем правом углу написал одно-единственное слово.

БЕЙЮЛ?

Его лицо было таким старым, каким бывают только лица тибетцев.

Морщины избороздили его вдоль и поперек, и оно напоминало бумажный пакет, который скомкали, а потом наспех расправили. Темно-карие глаза глубоко сидели в глазницах, глядя из-под длинных косматых бровей. На нем были плотные красные одеяния, но под воздействием грязи и палящего солнца за долгие годы они выцвели до почти землистого цвета.

Старый монах сидел на горке в нескольких сотнях ярдов от деревни Менком, но редко обращал взгляд на дома с соломенными крышами. Хотя кое-где из труб в синее небо и поднимался дымок, в деревне не было видно почти никакого движения. Вот уже дольше месяца, с того дня, как появились торговцы, болезнь терзала деревню.

Первыми заболели старики и исчезли со своего привычного места у обочины дороги. Потом болезнь передалась детям, женщинам и, наконец, мужчинам, работавшим в полях. Всего за несколько недель прежде оживленная деревня стала призрачной и опустевшей.

Большинство жителей не выходили за двери: они лежали на деревянных полах, мучимые лихорадкой, а снаружи бродил неухоженный скот. Маленькие черные свиньи разрывали рылами горы мусора, а куры сидели на соломенных крышах. Никто не бросал в них камней, никто не пытался криками прогнать их.

Старому монаху показалось, что вдалеке на дороге что-то шевельнулось, но потом снова замерло. Он медленно поднялся на ноги, оставив молитвенный барабан, и, прищурившись, принялся разглядывать голые земляные склоны расположенных ниже долин. В ореоле предвечернего солнца он видел лишь небольшое облачко пыли, парящее над чем-то черным. Издалека все это казалось расплывчатым пятном, сливающимся с горизонтом.

Постепенно стали различаться детали: сперва — очертания огромных кривых рогов яка, потом фигурки людей, идущих следом. Из пыли появился второй як, потом еще один, и наконец старый монах видел уже целый караван людей и животных, размеренным шагом бредущих по долине.

Это они. Никого другого здесь и быть не могло.

Наконец первый як поравнялся с ним, тяжелый медный колокольчик на шее позванивал с каждым шагом. Необъятные бока яка покрывала пыль и засохшая грязь, а на загривке были надежно приторочены седельные мешки. Животное фыркнуло, и длинные нити слюны вылетели из его носа, смешиваясь с дорожной пылью.

Откуда-то с конца каравана, перекрывая шум, раздался окрик. Под нестройный звон колокольчиков колонна резко остановилась. Со спины одного из яков соскочила фигура в запыленной одежде и подошла к монаху. Когда человек открыл лицо, сдвинув капюшон, монах обнаружил перед собой загорелые щеки и зеленые глаза молодой женщины, явно уставшей после долгого пути.

— Таши делек, досточтимый отец, — сказала она, склонив голову.

Теперь монах видел ее длинные черные волосы под слоем пыли.

— Мы ищем хранителя ворот.

Старый монах кивнул, и неожиданная улыбка еще больше сморщила его старое лицо.

— Таши делек, — ответил он хриплым от редкого употребления голосом. — Я и есть хранитель ворот.

С этими словами он протянул руки, схватил ее ладони и прижал к своему сердцу.

— Я не надеялся увидеть вас до солнцестояния. Но это, право, чудесно, что вы добрались в добром здравии. Проводник отведет вас на место, когда вы отдохнете. Он скалолаз из вашей же страны и вот уже несколько недель с нетерпением ждет вас.

Молодая женщина улыбнулась мимолетной благодарной улыбкой, после чего сильно сжала руки монаха.

— Досточтимый отец, я знаю, вас не предупредили, но мне нужно взять с собой еще кое-кого.

Лицо монаха помрачнело, он начал отрицательно качать головой, когда она еще не успела договорить.

— Я знаю, насколько вы ценимы нашим орденом, но это невозможно. Проводник берет с собой только одного человека. Только одного. А как вы знаете, идут только избранные.

Женщина несколько мгновений смотрела в землю перед собой, но когда она подняла голову, ее зеленые глаза засветились решимостью.

— Он избран, и его отведут туда первым. Жизненно важно, чтобы ваш проводник отправился с ним немедленно. Я буду ждать в деревне, когда проводник вернется за мной. Вы должны верить мне, досточтимый отец, он важнее меня.

Она не успела закончить, как за спинами погонщиков началось какое-то мельтешение, к женщине подбежал мальчик лет девяти и привычно сунул свою ручонку в ее. У него были растрепанные черные волосы и живые карие глаза, покрасневшие от пыли и усталости. Не по размеру большую куртку из козьей шкуры опоясывала веревка с многочисленными узелками. Сначала он посмотрел на женщину, потом перевел взгляд на монаха.

— Это то самое место? — спросил он чистым спокойным голосом.