Луи Жаколио - Собрание сочинений. В 4-х т. Том 1. В дебрях Индии

— Я могу подтвердить, сэр, что негодяй не избежал участи своих товарищей, хотя и был повешен последним. Я сам присутствовал при этом акте правосудия. Мы возвращались из Англии по окончании отпуска моего отца и отправились сопровождать мою мать, ехавшую на поиски брата, которого она не видела с самого детства.

— Почему же предводитель тхугов не обратился к офицеру, командовавшему отрядом? Он мог показать ему ордер, написанный моей рукой, и это спасло бы его.

— Сколько мне помнится, он о чем-то очень долго разговаривал с капитаном шотландского полка, и тем не менее его повесили.

— Это весьма неприятное дело для меня, господа! Я не хочу скрывать от вас, что несколько раз уже докладывал правительству королевы о неминуемой поимке Нана-Сахиба, и теперь рискую быть отозванным обратно, если по прошествии этого месяца бывший вождь восстания не будет у меня в руках.

— Мы потому ничего не можем достигнуть, милорд, что нет ни одного индуса, способного открыть убежище, где скрывается Нана.

— Странно, Уотсон, очень странно! В Европе мы с несколькими фунтами стерлингов давно уже добрались бы до конца.

— Не тот народ, милорд! Вспоминаю, что еще за два года до восстания сипаев все знали о заговоре, кроме нас, и что среди населения в двести миллионов не нашлось ни одного изменника, чтобы предупредить нас! С тех пор, несмотря на все старания, я мог найти только двух человек, которые согласились служить нам против своего народа: Кишнайю, согласившегося на это по религиозным мотивам, — чтобы мы не мешали тхугам совершать их кровавые мистерии, — и Дислад-Хамеда, ночного сторожа Биджапура, которого я убедил, что он делает этим приятное Брахме, так как восстание задумано мусульманами.

— Не этого ли человека вы хотите представить мне, Уотсон?

— Да, милорд!

В то время как в одном углу огромного зала дворца Омра начальник полиции беседовал с вице-королем и Эдуардом, в другом, напротив того места, где находились все трое, слегка отодвинулась часть стены, пропуская какого-то человека, закутанного с ног до головы волнами белой кисеи, драпированной так же, как драпируют ее члены Комитета Трех. Стена бесшумно закрылась за незнакомцем, который стоял неподвижно и слушал.

— Так вот, — сказал сэр Джон, — вы можете распорядиться, Уотсон, чтобы его привели сюда, и дай Бог, чтобы он заменил нам бедного Кишнайю.

— Я сейчас распоряжусь, — отвечал директор полиции.

— Нет надобности, сэр Уотсон, — прервал его незнакомец и быстро придвинулся к месту, освещенному огнем.

Все вскрикнули от удивления и схватились за револьверы.

— Что это за человек?.. Откуда он? — вскрикнул вице-король.

— Откуда я? Это моя тайна, — отвечал призрак. — Кто я? Узнайте меня! — И с этими словами он откинул назад часть кисеи, скрывавшей его лицо.

— Кишнайя!

Восклицание это вырвалось одновременно у всех троих.

— Да! Кишнайя повешенный, — отвечал предводитель тхугов, — Кишнайя воскресший к вашим услугам, милорд!

— Я так и знал, что он не даст повесить себя, — сказал вице-король, прежде других пришедший в себя от удивления.

— Простите меня, милорд, — отвечал, смеясь, мошенник, — я был повешен… повешен без долгих рассуждений, как говорится в приговорах вашего правосудия. Однако можно заставить себя повесить, а затем самому вылезти из петли — вот и все!

— Полно, не шути и объясни, в чем дело.

— Охотно, милорд… Когда нас взяли шотландцы, мне объявили, что мой титул предводителя тхугов дает мне право быть повешенным последним. Я спросил тогда разрешения поговорить с командиром и показал ему полученный мною ордер, который давал мне право требовать услуг этого офицера и всего его отряда, если найду нужным. У меня мелькнула было мысль воспользоваться этим, чтобы спасти своих товарищей, но солдаты были так раздражены, что я счел более благоразумным не подвергать их этому испытанию. «Ты свободен», — сказал мне командир после довольно продолжительного чтения моей бумаги. Затем он прибавил: «Не встречайся мне больше никогда на дороге, не то, даю тебе слово шотландца, я заставлю тебя вздернуть, несмотря на все твои бумаги». — Я тогда попросил его, если ему так уж хочется этого, повесить меня сейчас же и тем избавить себя от этого труда в будущем. Он решил, что я смеюсь над ним, а потому я, не желая, чтобы он слишком серьезно отнесся к моей просьбе, познакомил его с данным мне поручением и объяснил ему, что мне гораздо легче будет исполнить его, если распространится слух о моей смерти, так как Нана-Сахиб и его сторонники будут тогда менее осторожны; ведь из всех туземцев только я знаю его тайное убежище.

— Ты хочешь сказать, — прервал его Уотсон с презрением, — что ты один из всех туземцев согласился выдать их.

— Если хотите, господин, — отвечал наглец. — Офицер не очень охотно согласился на мою просьбу, но я все же добился желаемого результата, и меня повесили, причем я сам приладил веревку, как нужно, чтобы она не представляла никакой опасности. Меня повесили за левое плечо и голову, которая была сильно наклонена набок. Не успели меня вздернуть на дерево, которое я сам выбрал, потому что оно было покрыто густой листвой, хорошо скрывавшей обман, как офицер по заключенному нами условию отдал приказ отряду идти вперед. Прыгнуть вниз с тамаринда, броситься к брату, который был повешен раньше меня, перерезать веревку и привести его в чувство было делом одной минуты. Мы попробовали спасти еще одного-двух, но это было невозможно. Вот вам и вся моя история. Для всех я умер, и это дало мне возможность, как вы сами видите, нанести сильный удар.

— Прежде чем продолжать свой рассказ, — сказал сэр Джон Лоуренс, — не можешь ли ты удовлетворить наше любопытство и сказать нам, каким образом ты вошел сюда, несмотря на то, что у каждого входа столько людей?

— Не спрашивайте меня об этом, мне нельзя отвечать на это, клянусь!

— Хорошо, я не настаиваю.

— В настоящее время, — продолжал негодяй, — я должен сообщить тебе нечто до того важное…

— Говори!

— Я не хочу никого оскорблять, — сказал Кишнайя бросив взгляд на Эдуарда Кемпбелла, — но есть тайны…

— Ты хочешь, чтобы мой адъютант удалился? — спросил вице-король.

— Да, милорд! Я не могу говорить при нем, ты сам согласишься с этим.

Эдуард встал при этих словах, но сэр Лоуренс попросил его снова сесть на свое место.

— Не бойся, — сказал он Кишнайе, — у меня нет тайн от него.

— Понимаю, — отвечал Кишнайя, — у тебя нет тайн от него, я согласен; но у меня есть тайны, которые я не хочу открывать в его присутствии.

— Что это значит, господин Кишнайя?