Марк Гроссман - Камень-обманка

Он стал перечислять в уме качества, которые хотел бы видеть в своей жене, и назвал прежде всего доброту, и нежность, и скромность, и терпение, и душу — все, что укладывается в понятие «женское».

Россохатскому и раньше приходилось переживать чувство, похожее на любовь. Казалось, он никогда не забудет ни одну из женщин, с которыми был близок. Но проходило время, жизнь растаскивала в разные стороны, и одних забывал он, другие — его. Впрочем, правды ради, следует сказать: ни одну из тех женщин Андрей не вытравил из памяти начисто.

Так, может, Катя права, когда ужаснулась, что он был в прошлом близок с женщинами и потратил на них душу? Нет, кажется, не права. Как бы ни была сильна любовь, но если потом или раньше тебя обжигало пуще, то вот это, потом или раньше, и есть настоящая любовь.

Не очень уверенный, что он до конца правдив и честен с собой, что ему и в самом деле удалось найти истину, Андрей нащупал лицо Кати и погладил ее шершавые, обветренные щеки.

«Я забыл в любви самое важное, — подумал он, — ее обоюдность. Неразделенное чувство трудно назвать любовью, хотя, кажется, самая сильная страсть — это именно страсть без ответа».

На одно мгновение из-за туч выступила луна, осветила тайгу, но тут же снова стало темно, еще чернее, чем было. Андрею показалось: он ослеп, и прозрение никогда не наступит. От этой мысли сделалось зябко, и он опечалился, что впереди у него тоже черная ночь, и в ней едва ли будут просветы. И именно потому его связь с Катей неправомерна и грешна, ибо, погибая, он может увлечь ее за собой или сделать несчастной.

В самом деле, что впереди? Рассчитывать на пощаду красных невозможно. Он воевал против них, правда, не зверствовал, не лютовал, а, взятый силком, лишь плыл по течению. Но кому придет в голову взвешивать на весах его прегрешения и достоинства? Годы противостояния, и крови, и гибели, и взаимных обид, и плача, и пепла ожесточили всех. Можно это понять, успокаивая себя на плахе: все, что родилось, умрет, и все находят дорогу к смерти, раньше или позже.

Ну, а коль бежать за рубеж? Последует ли за ним Катя? Едва ли. Что делать ей, таежнице, лесному русскому человеку в чужом, неведомом, далеком душе краю? Однако рядом с ней будет он, Андрей. Разве этого мало? Может статься, сперва и немало. А потом? Скучная, мелочная жизнь без средств, без русского языка за пределами своего дома. Да и будет ли он, свой дом? Откуда ж! Сколько русских выметено гражданской войной за рубежи, и те, у кого были средства, может, и смогли устроить себе сносный или достойный быт. А рядовые разбитых полков, офицеры без золота и драгоценностей, генералы без денег и протеже за границей — кто они там, чужие в чужой земле? Кучера, водители таксомоторов, официанты, управляющие имениями, домашние учителя, грузчики, сутенеры. Для этого не к чему лезть в пекло, переходить рубеж. Что же делать? А-а, черт с ним, будь что будет!

Снова закурив и упрятав огонек в ладони, Россохатский почему-то стал думать о будущем России.

Какой она станет через пять или пятьдесят лет, Россия? Хаос, голод, произвол? Нет, почему же? Ленин и коммунисты сумели блестяще выиграть долгую гражданскую войну. Андрей — офицер не бог весть какого полета, но он понимает, что значит вести такую войну и одержать в ней верх. Для этого необходимы раньше всего сотни и тысячи крупных государственных и военных деятелей, железная система управления, преданность и мужество командного корпуса, вера и увлеченность рядовых, умение вести хозяйство, маневрировать резервами. Да мало ли что требуется от людей, чтоб выиграть войну! Так почему же партия, сумевшая перемолоть огромные армии Колчака, Деникина, Врангеля, Краснова, разбить союзников, поспешивших им на помощь, — почему эта партия не сумеет установить в стране порядок и поднять хозяйство?

Так какой же станет Россия через пять или пятьдесят лет? Миллионы процветающих мужицких полей? Заводы без хозяев, где каждый рабочий — сам себе сам? Нет, тут что-то не так. Может статься, это будут гигантские коммуны, которыми правят советы старейшин. А может, и что-нибудь другое, ни на что не похожее — яркое, сильное, являющееся свету в муках и радости социальных родов…

Но бог с ним, с этим будущим… Какое оно может иметь отношение к Россохатскому, этому обломку белой армии, разбитой на полях теперь уже не его России? Лучше не думать о том.

Андрей снова погладил Катино лицо и, поеживаясь от ночной прохлады, позволил себе на одно мгновение закрыть глаза.

…Проснулся он оттого, что Катя ерошила ему волосы и, улыбаясь, ругала:

— Экой ты сторож непутный… Ну, с добрым утром, с веселым днем!

Они позавтракали сушеным мясом без лепешек и быстро собрались в путь. Катя выглядела посвежевшей, и Андрей подумал, что она, слава богу, избавилась от усталости и страха. Сказал:

— Не сердись, пойдем на юг, через границу. А нет — так свернешь к людям одна тут, в России.

Кириллова всплеснула руками.

— Кто здесь пряминой ходить? Не больно уйдешь… Долины нужны!

— Долины — путь в Монды и Кырен. Они мне — веревка на шею.

— Напрямик и река не течеть, неужто не понять те, господи!

Катя резко повернулась к Андрею, ее глаза столкнулись с его нахмуренным взглядом — и она внезапно заплакала навзрыд.

Андрей впервые видел ее в таком состоянии и растерялся. Но тут же подумал: надо выдержать и настоять на своем. Сказал с нарочитой грубостью:

— Мелева много, да помолу нет. Один побегу.

Выплакавшись, Кириллова пробормотала:

— Чё уж… Идем тропу искать.

Добавила, глядя в сторону:

— Злыми ногами иду.

Они долго бродили по тайге, кружа, возвращаясь на старое место, и лишь во второй половине дня обнаружили, кажется, подходящую стежку. Она вела на юго-восток, но была узка и мало топтана. Однако — и то удача.

Андрей повеселел, даже шутил и счел возможным попросить Катю, чтоб рассказала о Золотой Чаше. Он выслушал легенду о Тайне водопада Шумак, о фантастическом Деминском золоте, которое ищут уже целый век, и рассказ, кажется, не произвел на него никакого впечатления. Помолчав спросил:

— Отчего сразу не сказала об угрозах Гришки?

— Распри не хотела. Ты тоже не больно гладок, когда досадуешь.

Вздохнула.

— Нашел, чай, Хабара золото, да отняли у него…

К темноте они одолели, видно, пять или шесть верст и, совершенно измотавшись, скинули мешки в небольшой лощине, поросшей редкими сгорбленными кедрами.

Тьма почти мгновенно обступила их.

Андрей взглянул на Катю. Слабый свет хмурого утра ложился на ее лицо, как смертная синева, и Россохатский, вдруг похолодев, стал трясти женщину за плечо, испуганно припал к ней губами. И только ощутив живое тепло щек, смущенно вздохнул и стал целовать Катю в глаза.