Марк Гроссман - Камень-обманка

Одновременно с письмом Зеневича пришло трагическое известие: 1-я Сибирская армия, сосредоточенная в районе Красноярска, частью разбежалась, частью перешла к большевикам. Двадцать тысяч угодили в плен.

Где-то на длинном пути отступления, может быть, в Красноярске к Колчаку присоединился новоиспеченный премьер правительства Пепеляев.

Подсев к Колчаку на диван, премьер долго молчал, вздыхал, хрустел короткими толстыми пальцами, потирал мизинцем усики. Потом сощурил маленькие глазки без яркого блеска, без выражения мысли и стал медленно ворочать языком. Его слова трудно доходили до хозяина салона.

Премьер говорил:

— Мы весьма запаздываем, Александр Васильевич. Это кончится худо. Красные захватят Иркутск еще до подхода своей армии, и тогда нам не вырваться из мышеловки.

Колчак покосился на бесформенную фигуру Пепеляева и мрачно сдвинул брови. Лидер кадетов тяжело дышал, даже сопел, нервно перебирая волосы на грузном затылке.

— «Весьма запаздываем»! — с внезапным озлоблением отозвался Колчак. — Вы должны помнить, что я еще в конце июля предлагал эвакуировать Омск, но правительство, к которому вы имеете честь принадлежать, стало в позу, — слепые, не знающие обстановки министры, вопияли: эвакуация города разрушит дух армии, да и в отъезде нет-де никакой необходимости — Омск не может быть сдан и не будет сдан. И я принужден был разделить вашу точку зрения.

На станции Тайга, куда литерные поезда пришли через несколько недель после отправки из Омска, Колчак вдруг с ужасом понял, что недалекий Пепеляев был прав. В Иркутске, по сведениям контрразведки, с огромной силой назревал бунт, и надо было как можно быстрее пробиться туда и укрепить там свои позиции.

Но уже очень скоро адмирал убедился, что время упущено и он не может предупредить события.

Вспомнилась фамилия командарма-2 Лохвицкого. Сразу после бегства из Омска Колчак послал этого генерала в Иркутск. Лохвицкому поручили тотчас по прибытии в город взять под свое начало все войска гарнизона. Генерал не должен был допустить восстания красных, а если оно все же случится, — решительно подавить бунтовщиков. Адмирал также вменил в обязанность своему эмиссару регулярно информировать ставку о настроениях и обстановке в Иркутске. Николай Александрович отправился по назначению — и исчез. Ни курьеров, ни телеграмм, ни писем.

Бегство принимало совершенно немыслимые формы. На восток, сломя голову, неслись военные, чиновники, буржуа, русские, французские, английские, японские негоцианты. Комендант штаба 2-й армии генерал Семенов, не размышляя, застрелил двух офицеров, вскочивших на подножку его вагона во время движения. Генералы Матковский и Голицын на одной из станций, под Боготолом, на день остановили движение: каждый требовал пропустить его поезд в первую очередь. Один захватил станцию, другой поставил на выходной стрелке пулеметы, и бог знает, чем это кончилось.

Несколько барнаульских купцов, убегая из города, захватили вагон начальника Алтайской железной дороги, силой прицепили его к проходящему поезду и уехали на восток. Буржуа подкупали станционных чиновников, и те продвигали их составы раньше военных.

Одна из бегущих дивизий бросила на Чулымской, в глухом тупике, вагоны с трупами солдат, и их сквозь открытые двери занесло снегом. Железнодорожники, Решив, что в теплушках топливо, пригнали поезд в депо, и только здесь с ужасом убедились, что перед ними кладбище на колесах.

Колчак все чаще и чаще прибегал к морфию.

Пепеляев заходил к нему в салон, молча садился на диван, беззвучно шевелил губами, морщился.

Они, кажется, уже обо всем переговорили, злобясь и не доверяя друг другу.

За Тайгой поезда адмирала уперлись в эшелоны чехов, спешивших оторваться от красных и уйти на восток из опасной зоны. Чехи по существу владели железной дорогой и управляли движением, ни с кем не считаясь. На сорок тысяч солдат они захватили двадцать тысяч вагонов, и можно было догадаться, что на восток уходили далеко не пустые теплушки!

Колчак быстро убедился: вчерашние союзники махнули на него рукой и не желали рисковать шкурой ради интересов банкрота.

Комендант адмиральского поезда генерал Занкевич метался на станциях от одного чеха к другому, спорил до хрипоты, требовал, угрожал, хватался за оружие, но ничего не мог сделать. На его требование немедля пропустить литерные поезда, чехи ответили грубоватым отказом. Шесть дней простоял Колчак в Красноярске, и все эти дни союзники, ссылаясь на приказы Жанена и главнокомандующего чехословаков Яна Сырового [5] Ян Сыровой — точнее, вероятно, Сыровы, однако в России его называли на русский лад. , пытались отцепить паровозы от литерных поездов.

Взвинченный до последней степени Каппель потребовал от Сырового незамедлительно извиниться перед адмиралом и отменить предписание о паровозах. В ответ — чехи взяли локомотив от состава самого Каппеля.

Казалось, Владимир Оскарович потерял контроль над собой. Его адъютанты вызвали по телефону штаб-квартиру Сырового. Каппель плохо запомнил разговор с чехом. Молодой самоуверенный генерал отвечал с раздражающим равнодушием, не желал отменять свое распоряжение, и Каппель закричал в трубку:

— Вы — шулер, милостивый государь! Я вызываю вас на дуэль!

Телефон несколько секунд молчал, и наконец раздался апатичный голос чешского главнокомандующего:

— У меня нет времени на дуэли, генерал. Если у вас оно в излишке, употребите его на организацию дела и наведение порядка. С богом, ваше превосходительство…

Колчак решился на крайнюю меру и послал депешу атаману Забайкальского казачьего войска Семенову, которого презирал и боялся одновременно. Верховный просил тотчас пригрозить чехам, что их эшелоны не будут пропущены через Забайкалье, если они не дадут хода поездам адмирала.

Семенов, не подсчитав своих сил, не зная, сколько их у вчерашних союзников, наорал на них по телефону и двинул казаков к линии железной дороги. Дело кончилось потасовкой — и атаман вынужден был повернуть тыл и бежать с поля боя.

К слову говоря, это никого не удивило. Еще до приезда в Нижнеудинск Колчак, получив сведения о восстании в Иркутске, приказал Семенову занять город и подавить бунт. Атаман бросил на Иркутск полк Дикой дивизии. Тридцатого декабря казаки на трех бронированных поездах приблизились к городу. Семенова хватило на два часа боя. Двести пятьдесят казаков легло на поле сражения, двести угодило в плен. От полка почти ничего не осталось. Но что же теперь делать?

В бесконечные споры и дрязги пришлось вмешаться самому Колчаку, и чехи пошли на частичные уступки: они разрешили отправить на восток вне очереди два из пяти поездов адмирала — состав самого Колчака и золотой эшелон под литерой «Д».