Юрий Пшонкин - Пленник волчьей стаи

— Эй, Атувье, ты чего стоишь, как глупая евражка? — окликнул парня Киртагин пожилой, но еще крепкий старший пастух. — Иди заверни вон тот косяк, который увел пятнистый самец. — Голос у Киртагина сердитый. Начальник. Хозяйский верный пес. Старается угодить богачу Вувувье. — Не иначе этот шатун надумал из стада уйти, — крикнул Киртагин. — Иди заверни.

Пятнистый, белый с бурыми пятнам большерогий самец уже второй день но ровил уйти подальше. Да еще сманивал оленух. Хитер.

Атувье потуже завязал ремешки лапок-снегоступов и пошел к невысокой, словно горб костлявого медведя, сопке, куда направлялся ленивой походочкой пятнистый самец, уводя послушных самок. «Горб» стоял рядом с другой сопкой, почти отвесной со стороны «горба». Атувье назвал ее «клювом».

Огромное малиновое солнце уже присаживалось на острые зубцы хребта, готовясь на покой. Короткий, как вздох оленя зимний северный день умирал на глазах.

Атувье ходко зашагал вслед за косяком и вскоре нагрелся. Пот солеными капельками стал собираться в уголках рта. Брови и ресницы еще гуще обросли инеем.

Он почти догнал косяк, когда самец будто издеваясь над ним, прибавил ход; трусцой поспешил к сопке.

«Э-э, пятнистый, а ты и впрямь надумал дикарем стать», — испугался Атувье. Испугаешься, если столько оленей уйдет стада. Тогда долго еще на Вувувье работать придется. Киртагин не промолчит все расскажет. «Придется на сопку подниматься», — вздохнул Атувье. Он безошибочно определил, что пятнистый пойдет по распадку между «медвежьим горбом» и «клювом». На «клюв» пятнистый полезет — слишком крута сопка. Олень не баран.

Пастух не ошибся: самец ходко направился к распадку. Пришлось и Атувье торопиться. Парень начал резво взбираться на сопку, чтобы опередить уходивших оленей. Взойдя на макушку «горба», Атувье постоял, обдуваемый сильным ледяным ветром, отдышался и заторопился вниз: день угас, и белые чистые снега стали призрачно-голубыми.

Атувье успел. Едва он спустился, как из-за мыска сопки показался пятнистый.

— Кха! Кха! — закричал Атувье, размахивая неразлучной палкой.

Пятнистый замер, косясь на пастуха. Он, похоже, очень удивился такому повороту события и теперь, видимо, размышлял, что же ему делать. Подумав, все-таки решил не подчиняться и попробовал обойти стороной преследователя, но Атувье решительно шагнул навстречу пятнистому и вновь взмахнул палкой. Олень дернулся и повернул, налетев на шедшую за ним оленуху.

Довольный собой, Атувье медленно шел за оленями: пока взбирался на сопку, устал маленько.

Олени тоже не торопились и часто останавливались, разгребали снег, чтобы щипнуть разок-другой ягеля. Олени Севера вообще бережно, аккуратно берут еду со «стола» тундры. Летом они ягель мало едят — предпочитают грибы, траву и листья кустарников. Листья тоже отрывают аккуратно: несколько листочков с одной ветки, несколько с другой. О, они мудры, олени Севера. Они знают, что очень медленно затягиваются любые раны на теле тундры. Ожог от пастушьего костра долгие годы будет держаться незаживающей язвой на ее зеленом тонком ковре; содранный копытом бегущего оленя или ножом человека лоскут мха затягивается новой заплатой не в одно лето. И не в два. Медленно, туго растут в ней деревца и кустики. Мимолетна здешняя северная весна, коротко лето. Слишком мало живительного тепла отпускает природа для роста зелени. А без большого тепла быстро ничто не вырастет. Видно, олени лучше людей это понимают. Потому-то так бережно и берут они у своей кормилицы ее дары.

Атувье не торопился сам и олешек не погонял. Разве что незлобиво покрикивал иногда на пятнистого, видя, как тот все норовил в сторону, на сопку податься.

Стало совсем темно. Хорошо, что из-за облаков луна показалась,

Вожак первым встал на следы только что прошедших оленей. По бокам пристроились молодые и рожденный в логове Человека. Хмурый и волчицы поднялись немного вверх: оттуда они уже хорошо видели Атувье.

Пастух почувствовал, что лапка-снегоступ на левой ноге начала вихлять. Он опустился на колено: конечно, ослаб ремешок на щиколотке. Узелок покрылся льдом, и Атувье, развязывая его, пришлось изрядно повозиться. Едва он закрепил ненадежнее крепление, как услышал шорох. Будто кто шел к нему. Решив, что это опять нахальный пятнистый, Атувье, еще не разогнувшись, крикнул привычное: «Кха! Кха!» — и поднял голову. Волосы под малахае Атувье зашевелились — шагах в десяти перед ним стояли четыре волка! Восемь горящих точек смотрели на него в упор! Атувье часто-часто заморгал. Он решил, что волки ему просто, мерещатся. Но волки не исчезали! Они стояли и угрожающе рычали. Атувье схватился за рукоятку ножа, но сверху что-то зашуршало, и тоже послышалось рычание. Втянув голову в плечи, пастух чуть обернулся, покосился на склон: оттуда на него глядели еще шесть волчьих глаз! Ноги Атувье стали мягкими, подломились, и он упал на колени, закрыв рукавами лицо. «Сейчас сразу вцепятся в горло», — отрешенно подумал парень. Сердце его остановилось от страха, руки опустились.

Те трое, что стояли на склоне, подошли сбоку. Вдруг волки все разом завыли, и вой их был похрж на плач.

«Они поют песню смерти», решил Атувье, не раз слышавший такое в зимней тундре.

Волки оборвали вой так же сразу, как и начали. Они опустили морды в снег и, вытянув шеи, почти ползком приближались к Атувье. Но не бросились на него, а остановились, — подняли морды к небу и снова завыли…

Атувье не мог оторвать взгляда от горящих глаз волков. Тело вдруг стало легким, и он полетел куда-то высоко-высоко. «Я ухожу к «верхним людям», в небо», — решил молодой пастух и обрадовался, что уходит в лучшую жизнь так легко и приятно.

…Атувье очнулся. Он лежал на спине. Тихо. «Почему я не чувствовал боли, когда волки разрывали мое тело, которое я оставил в «нижней тундре», на земле?» — удивился парень и приподнялся… Совсем рядом он увидел большого волка. Остальные расположились поодаль. Горящие глаза ближнего вояка словно прожигали, что-то приказывали. «Вожак, — догадался Атувье. — Значит, я еще в «нижней тундре», на земле предков». Он не ощущал своего тела, только внутри, у самого сердца, большим куском льда застыл страх. Вдруг его будто кто-то встряхнул за ворот кухлянки, и молодой пастух неожиданно для себя быстро-быстро заговорил:

— Вожак, я не сделал твоей стае ничего плохого. У меня нет ружья. Нет! Я — бедный пастух. — Атувье решил, что эти волки из той стаи, которая совсем недавно напала на табун, и что они, оставшиеся в живых, пришли отомстить ему за убитых. — Я шел своей дорогой, вожак, — лепетал он. — Я возвращал косяк, который увел пятнистый…