Юрий Пшонкин - Пленник волчьей стаи

Как и всякий настоящий охотник, Атувье по достоин­ству оценил удачу другого добытчика. Каждый в этом мире живет так, как определил создатель его, великий Кутх. Каждый зверь, чтобы выжить и продолжить род, должен съесть другого, более слабого, или отнять кусок у собрата. Такова жизнь.

Пока Атувье разговаривал с копэй, отрубал рога, другие охотники не дремали. Выйдя из кустов, он увидел, что на сумке с мясом сидят две вороны, а на помощь им летели еще четыре. Заметив подходившего Атувье, во­роны досадливо закаркали и нехотя снялись.

Тынаку очень обрадовалась, когда Атувье вернулся с новой добычей. Ой-е, как хорошо, что муж принес много мяса и вторую оленью шкуру. Две шкуры — это хорошо и... еще мало. Меховая рубашка Атувье, его кухлянка, торбаса и меховые штаны совсем плохими стали, изорва­лись. Сильный, красивый у нее муж, а одежда... Самые бедные люди стойбища в такой не ходят. А чижи? Какие чижи, если давно у них подошв нет. Один малахай у него крепкий. Но малахай можно сшить из шкуры росомахи, и з заячьих шкур, а штаны, рубашку, торбаса только из оленьих шкур сошьешь. Ой, много надо убить старых оленей и молоденьких, чтобы и мужу, и себе, и будущему сыну одежду и обувь пошить. И для полога оленьи шку­ры нужны. А где их взять столько? Если бы у них было хоть маленькое стадо оленей, она бы сшила для му­жа разную одежду на равную погоду. Шить она умела. В стойбище, на кочевках девочек с детства учат шить разную одежду. Не научишься, кто возьмет тебя в жены? Парни выбирают в невесты в первую очередь тех деву­шек, которые умеют шить удобную одежду. Без удобной одежды мужчина не сможет пасти и охранять оленей, охотиться. Одежда должна быть удобной, крепкой, но и красивой, расшитой разноцветным бисером, кисточками из крапленой нерпичьей шерсти, медными кружочками и пластинками. Летом украшения ни к чему. Летом и так красиво вокруг: зеленая трава, зеленые деревья, кусты, белые облака, голубое небо. Зимой — другое дело. У зимы только две краски — белые снега и темные деревья, кус­ты. Потому-то и украшают женщины одежду, обувь бисе­ром, разноцветными кисточками, пластинками. Украше­ния веселят глаз, помогают прогонять невеселые мысли, которые невольно приходят, если чаучу долго едет на оленях, на собачках по белой, холодной молчаливой тундре мимо угрюмых белых сопок.

Атувье тоже понимал, что две оленьи шкуры — совсем мало. И потому решил снова, не теряя времени, отпра­виться в долину Круглого озера. Да, надо было торо­питься. Зима стучалась по ночам в страну чаучу креп­кими заморозками. Днем лед на лужах уже не таял, не стаивали и ледяные козырьки у берегов.

В третий раз в долине Круглого озера Атувье не по­везло. Когда он с вершины сопки окинул взглядом долину, то, сколько ни всматривался, не заметил ни од­ного дикаря.

Весь день он бродил по ближним распадкам, но даже следов поднебесных не увидел. Будто они и в самом деле ушли к небу. Кто прогнал их из долины? Кого испугались дикари? Неужели они почуяли кровь собрата, того оленя со сломанной ногой, которого вон там, возле камней, он убил? Может, и почуяли.

Уже под вечер он понял, что ошибался. Оленей спуг­нули хвостатые.

Возвращаясь через долину домой, он увидел над кус­тами взлетевших ворон. «Нашли какую-нибудь падаль — вот и пируют»,—подумал Атувье, но все же повернул к тем кустам.

Вороны встретили нежданного гостя раздраженными криками и подняли такой гвалт, что в ушах зазвенело. На берегу озера, почти у самой воды, Атувье увидел клочья шерсти, обглоданный скелет оленя. Земля вокруг останков дикаря была вытоптана. Атувье пригляделся, и его спину подернуло поземкой — следы волков и медведя. Отрубив ножом рога, Атувье поспешил поскорее по­кинуть долину.

Бели бы он повнимательнее присмотрелся к следам, то наверняка разглядел бы знакомые отпечатки лап. Но уже было темно, да зачем ему разглядывать следы? После той встречи с кайныном-людоедом ему не очень-то хотелось встречаться с медведями.

Не мог знать сын Ивигина, что его верный друг бро­дит где-то недалеко. Они ведь чуть не встретились в тот день, когда сломал ногу дикарь. После того, как Атувье разделал оленя и ушел домой, к останкам сразу прилете­ли вороны и сороки. Но птицы недолго пировали: из-за кустов на них выскочили два волка — Черная спина и белая волчица. Они были голодны — утки и гуси улетели в теплые края, зайцев в этих местах не было. И потому последние дни волки промышляли в основном полевок. Свежие кишки, остатки мяса пахли кровью, и потому Черная спина не поймал знакомые запахи своего хозяи­на. Кровь жертвы заставляет закипать кровь и жилах волка, и тогда он становится на время бешеным. Ум его затмевается яростью, и никаких запахов, кроме запаха крови, его ноздри не ловят.

Утолив голод, волки принялись обследовать долину и вскоре наткнулись на небольшое стадо дикарей. Всю ночь они кружили возле рогатых. Утром Черная спина дал знак к охоте. Он залег между кочек у самого берега, а белая волчица, подкравшись к стаду, отбила от него молоденькую важенку и погнала на Черную спину.

Они уже набили мясом желудки, когда на запах крови пришел откуда-то огромный медведь. Пришлось волкам уступить свою добычу.

Пока разводил костер, пошел снег, мелкий, твердый, как маленькие дробинки. Зима взмахнула своим белым кры­лом.

Невеселые мысли одолевали Атувье — пришла зима, а шкур он добыл совсем мало. Дикие олени осторожны. Если они ушли из долины, напуганные волками, вернут­ся не скоро на старое место. Теперь одна надежда — длинноухие. Ничего, вот идет снег, и он будет верным помощником в охоте на длинноухих. «Поставлю петли на их тропах, много петель»,—успокаивал себя Атувье.

Снежинки-«дробинки» сменили мохнатые, тяжелые хлопья. В стране чаучу рождалась великая белая тиши­на, в страну чаучу бесшумно вступила зима.

Поев вяленого мяса, запив его пахучим чаем, Атувье наломал охапку душистых упругих веток кедрача, разло­жил ветки возле углей, лег, втянулся в кухлянку и быст­ро уснул.

А мохнатые, тяжелые хлопья из мягкой «подстилки» зимы все падали и падали на затаившуюся перед долгим холодом землю чаучу.

Они сытно перезимовали, в тепле. Днем в яранге горел костер, а укладываясь спать, Тынаку зажигала в плошке из медвежьего черепа фитиль, скрученный из черного мха, и в пологе становилось вскоре так жарко, что они раздевались догола. Полог Тынаку все же сшила. На него пошла одна медвежья шкура, много заячьих шкурок. Ничего, что полог получился смешным немнож­ко, зато спать в нем было тепло.

Земляную ярангу сына Ивигина засыпал снег, треща­ли от морозов деревья, но им хорошо жилось, сытно и... немножко тревожно. Приближалось время родов, и все мысли молодых отшельников были заняты предстоящим событием.