Альберт Иванов - Мир приключений 1986

— Вопросов не будет, сэр, — растягивая слова, начал Улезло, — но…

— Ваши «но» меня не интересуют. Оставьте их при себе. Если вопросов нет, можете идти и, не теряя времени, начать подготовку.

— Прошу меня извинить, но я бы все–таки хотел сказать…

— Идите! — Хоуд едва сдерживал себя, до того противен был ему этот человек. — И помните: ровно через две недели я проверю готовность группы к операции. Ступайте.

Улезло нехотя встал, губы его недовольно скривились, еще сильнее шаркая ногами, он направился к двери.

— Не забудьте. За выполнение задания и его полную скрытность отвечаете головой, — вдогонку крикнул Хоуд и нажал кнопку кондиционера, чтобы проветрить кабинет.

Комната Ясуды ничем не отличалась от той, в которой жил Бахусов, разве что здесь не было не только ни одной книги, но и вообще даже листочка бумаги. Накамура лежал одетый на толстом татами, небрежно застеленном одеялом, и, не мигая, смотрел в затянутый циновкой потолок. Воздух был спертый и застоялый, пропитанный запахом грязного белья и пота. Свет притушен, в углах плавали сгустки тени. Радист провел ладонью по глазам, поднялся с постели, ногами в шерстяных грязноватых, порванных на пятках носках нащупал на полу тростниковые, со смятыми задниками туфли. Словно отряхиваясь, завертел головой и, волоча ноги, побрел к двери. Осторожно, стараясь не шуметь, открыл ее, выглянул в коридор, прислушался, затем плотно прикрыл, повернул дважды ключ и направился в дальний угол. Там Ясуда приподнял циновку, вынул плоскую деревянную коробку, извлек из нее стеклянный пузырек, высыпал на дрожащую ладонь несколько голубых таблеток, положил одну в рот, остальные спрятал назад и тщательно закрыл циновкой. Немного постояв, он вернулся к кровати, не раздеваясь, лег на одеяло, закрыл глаза и затих, ожидая, когда подействует наркотик…

Случилось это незадолго до того, как он попал на Варудсиму. Казалось, минула целая вечность. В маленьком и неопрятном кабачке, пропахшем насквозь кислым вареным рисом, жареной рыбой и плохим, отдающим денатуратом сакэ, к Ясуде подсел скромно, но чисто и аккуратно одетый человек. По виду метис — среднее между японцем и европейцем. Разговорились. Незнакомец вынул из бокового кармана пиджака небольшую плоскую и изогнутую флягу с виски и угостил Ясуду. Скоро выяснилось: собеседник знает о нем очень много такого, о чем знать посторонним не следовало. Ему известны не только его прегрешения с наркотиками и жрицами любви, но и потомственная принадлежность к буракумин. И многое другое. Без обиняков, в весьма категорической форме, упомянув, что это делается для его же пользы, незнакомец предложил встретиться на следующий день для серьезного разговора. Не допускающим возражений тоном он назвал адрес, время и, посоветовав не опаздывать, удалился.

Всю ночь Ясуда не мог заснуть, и не оттого, что одолевали блохи. Он ворочался с боку на бок на жестком скрипящем топчане в маленькой вонючей каморке на задворках кабачка, пытаясь понять, что от него понадобилось этому странному господину и какой предстоит завтра разговор. Он даже подумал, не сбежать ли, переехав в другой город, но со страхом вспомнил недвусмысленные намеки, что его разыщут, где бы он ни был, если он проболтается или решит скрыться, и отбросил эту мысль.

Поздно вечером он явился в назначенный час по указанному адресу. Улочка была темной и пустынной. На нее не выходили фасады домов, и она производила впечатление узкого и длинного проезда между заборов, идущих по обеим ее сторонам. От калитки в высокой решетчатой изгороди петляла густо усыпанная крупным гравием дорожка. Она вела к деревянному, с острой черепичной крышей дому, стоящему в глубине дворика, мощенного каменными плитами. Вокруг крошечного пруда зеленели сакуры и яблони. Когда Ясуда приблизился к широкой застекленной веранде, на ее пороге показался вчерашний незнакомец, настороженным взглядом окинул его с головы до ног и, не ответив на поклон, провел в комнату. Там за низеньким столиком сидел пожилой, седоватый японец в больших роговых очках, одетый в модный, с иголочки, костюм.

Ясуду пригласили сесть и долго бесцеремонно разглядывали. Затем, не вдаваясь в подробности и без лишних слов, сказали: с момента появления здесь он становится агентом американской разведки. И тут же предупредили: в случае отказа не станут шантажировать за наркотики, сводничество и мелкие кражи — просто убыот, и дальше этого дома он никуда не уйдет. Если же Ясуда согласен, то на его имя будет здесь или в Штатах, как пожелает, откладываться огромная для него сумма — пятьдесят долларов ежемесячно, а заодно он навсегда исчезнет из «семейных списков» муниципалитета. На размышления дали пять минут. Он согласился. Да, собственно, другого выхода и не было. Когда все оформили на бумаге и Ясуда, оставив отпечатки пальцев и расписавшись, стал агентом под псевдонимом Баклан, ему порекомендовали немедленно, на следующий же день, добровольно вступить в армию и добиться всеми правдами и неправдами направления в школу радистов, обещая со своей стороны поддержку.

Дальнейшее происходило как в тумане. Будто по мановению волшебной палочки, перед ним открылись двери тех учреждений, куда ему приказывали наведаться новые хозяева. Через неделю Ясуду зачислили в подготовительный класс военной радиошколы.

В армии он чувствовал за собой постоянное наблюдение, словно все время находился в сфере чьего–то пристального внимания. По окончании школы его неожиданно отправили на Северные Курилы, на остров Парамушир, хотя буквально за два дня до распределения собирались послать на юг. Перед концом войны он, опять внезапно, был включен в группу камикадзе, остающихся на Варудсиме. За сутки до этого с ним встретился незнакомый человек, как ему показалось, китаец, и передал приказ отправиться на остров.

Обосновавшись на новом месте, Ясуда должен очень осторожно, не чаще двух раз в год, выходить в эфир и сообщать, что происходит на острове, что за объект там сооружают японцы. Задания и инструкции он получал по радио открытым текстом под видом рассказов о животных, для этого в передаче была специально введена рубрика под названием «Мы и природа».

На острове жизнь текла медленно. Ясуда думал даже, что о нем забыли. В эфир он вообще не вышел, и никто его не тревожил.

То, что он узнал совершенно случайно, спустя много времени, когда, убирая комнату, обнаружил на столе Токуды небольшую записку, сначала ужаснуло, и он несколько дней ходил как оглушенный, притупляя животный страх наркотиками, которыми в изобилии снабдил его тот же китаец, предупредив, чтобы расходовал экономно. Потом, немного оправившись, Ясуда понял: неожиданное открытие делает его персону куда более ценной в глазах шефов, чем раньше. В этом он убедился тотчас, как передал в эфир, для чего японцы хотели использовать базу на острове, необитаемом и стоящем особняком, какое завезли оборудование и оснащение лабораторий.