Анастасия Коробкова - Сказки Перекрестка

Она скользнула по нему взглядом возбужденно блестящих после пережитого стресса глаз и стала распутывать лохматые веревки. Никто не поспешил ей помочь — все, затаив дыхание, любовались ею. Даже с синяками и порезами, с пятнами сажи на бирюзовой ткани платья, с растрепанными волосами, она была фантастически прекрасна в этом образе богини войны. Очевидно, что последняя битва была ею проиграна, но также очевидно было и то, что она победила. Она выпала из боя другого мира, принеся с собой в этот его самую главную часть — его дух, которым пропиталась: парадоксально уверенное отчаянье, увлекающее к цели, сметая преграды и нивелируя расстояния. Четкие, красивые движения рук, рациональное изящество во всей фигуре, сражающая мощь пронизывающего взгляда вызывали благоговейное почтение. Но восхищение большинства присутствующих подавлялось смутным ощущением, что это все неправильно, что так не должно быть.

— Что там с тобой случилось? — спросил Капитан-Командор, до которого в принципе любые ощущения пробивались с трудом.

Кого-нибудь другого Ася вряд ли удостоила бы ответом, но не ответить ему, хозяину этих мест, она не могла.

— Меня хотели сжечь как ведьму, — нехотя отозвалась она.

— За что? — изумленно спросил Толя, в эту минуту входивший в пещеру.

— Высокий суд нашел, за что, — надменным тоном заявила она. — Думаешь, что проведешь расследование лучше?

— Всё! — рявкнул он. — Хватит! Твое безрассудство переходит всякие границы! Я запрещаю тебе соваться в порталы!

— Ну и что? — крикнула в ответ она.

Они стояли друг напротив друга и, казалось, вибрировали от ярости.

— Марш домой! — орал Толя. — Тебя уже в школе потеряли!

— С чего бы? — в том же тоне отвечала она. — Я два месяца назад сдала все зачеты за шестой и седьмой класс!

— Сдавай за восьмой!

Дима и Тима нервно переглянулись.

— Ребята, спокойно! — жалобно нарушил перепалку Дима. — Не надо семейных сцен на людях…

Несмотря на злость, Ася ухмыльнулась краем рта, а Толя чуть заметно покраснел.

В этот момент Германа, не услышавшего ни слова из «семейной сцены», будто толкнул в спину непонятный инстинкт, требовавший удостовериться в том, что эта чудо-девушка — не морок, явленный больным воображением. Плохо соображая, что делает, он встал между ней и Толей, опустился на одно колено и принялся осторожно распутывать остатки веревок на ее запястьях. Развязав, внимательно осмотрел руки… потом провел ладонями, смахивая пыль и ощупывая, по ступням и голеням. Он пристально вглядывался во все ранки, и видно было, что сосредоточенное внимание на его лице сменяется рассеянным потрясением.

«Это след от раскаленной спицы, — определил он. — Ногу протыкали спицей насквозь, совсем недавно». Герман удержался, чтобы не произнести эти слова вслух, ведь лояльности Толе они бы не добавили. «А ступни, похоже, сжимали тисками…ей, наверное, очень больно стоять». Круглая опухшая рана на руке, такая же — с тыльной стороны. «Гвоздь…» Он поднялся и продолжил осмотр, убрав волосы с Асиного лба. Кровавые точки образовали окружность, охватывая всю голову. «Какой-то шлем или обруч с шипами…»

Ася не шевелилась. Никто не шевелился, следя за движениями Германа, затаив дыхание. Но все видели не освидетельствование телесных повреждений, а нечто совершенно иное. Это была словно беседа двух тел, таинственный акт нежности, под музыку, которая в абсолютной тишине отчетливо слышалась каждому, где-то в области груди. Мощные волны непонятной энергии заполнили пещеру и пронзили присутствующих, погрузив тела в гипнотическую негу.

Юра, наиболее близкий Герману по духу, неотвратимо заражался его состоянием. Он испытывал острую потребность самостоятельно ощущать то, чем насыщал пространство брат, творить это наркотическое состояние счастья.

Денис, чувствительный до способности видеть эмоции, наблюдал самую удивительную картину: от Германа исходило оранжевое свечение, настолько сильное, что заполняло искрящимся светом все вокруг; постепенно такое же свечение, пульсируя, возникло в центре Асиного тела и разгоралось все ярче. Оно обволакивало ее, будто нежно ласкало, укутывало, струилось по ней, переливалось золотистыми и красными тенями… Между тем, на уровне головы Германа стало медленно разрастаться черное облачко, легкой дымкой укрывая оранжевые искры. Видение было настолько красивым, что Денис забыл дышать. «Боже, что он делает?!» — чуть слышно прошептал он, чувствуя, что нечто сильное и красивое, наполнившее пространство пещеры и все находящиеся в ней тела, становится еще и трагичным. Денис понял, что Герман обладает крайне редким даром улавливать в тонком мире эмоций и наращивать до степени насыщения самого воздуха любовь. Герман! Медведь-девственник, кто бы мог подумать!

«Все, что делает, делает лучше всех», — очень тихо, почти незаметно прошуршал голос Королевы, словно в ответ на мысли Дениса. Кому надо, тот услышал.

Денис метнул беспомощный взгляд на Капитана-Командора. Он проницателен, но влияние эмоций ощущает слабо. Что видит он? Казалось, что Капитан-Командор видит тоже самое. На его лице мелькнуло выражение горечи, и он тоже очень тихо произнес:

— Так надо.

Герман не сознавал, что случайно спровоцировал локальный климатический кризис. Он думал, что окружающие видят лишь его интерес к Асиным травмам, а личное осталось сокровенным. Под прикрытием своего заблуждения он не сдерживал настигший его приступ обожания этого существа, казалось, совершенного, но такого уязвимого. Он наслаждался собственным огромным, с трудом преодолимым желанием поглотить ее, охватить всем своим телом, отдать ей его взамен ее израненного, пока раны не заживут. Когда с языка Германа чуть было не сорвалось: «Господи, как же я тебя люблю…», он сжал зубы до скрежета. Справившись с собой, спросил:

— Зачем ты на это пошла?

Она судорожно повела плечом.

— На это пошли тысячи женщин, таких же как я.

— Что ты там делала?

— Училась. Лечила. Детей.

— Почему позволила себя пытать?

— Это нормально для ведьмы. К тому же, иначе я бы не попала к сквозняку, он должен был появиться в момент казни, рядом с костром.

— И это… тоже не в первый раз?

Она не стала отвечать. Она и так, словно в трансе, сказала слишком много. Никого не касается, где она бывает и что там с ней происходит. Кроме близких. Но он — не близкий. Он — далекий. Чем-то очень крепко с ней связанный, но далекий. В его глазах, только что подаривших ей все сокровища мира, теперь была лишь черная пустота. Эта пустота за краткий миг высосала всю ее силу, она резко ощутила тупую ноющую боль от всех ран одновременно, и пошатнулась. Герман подхватил ее за локоть.