Александр Бруссуев - Кайкки лоппи

На традиционном институтском призе первокурсника он вдруг запулил ядро дальше всех, оставив позади даже мастера спорта по метанию молота Каминского. Преподаватель Морозов, расценивающий свою работу в СПбГУВКе, как необходимую каторгу после окончания Лесгафта, вцепился в Ромуальда, настояв на тренировках. Получив абонемент на постоянное посещение этого старого огромного спортзала, он стал дисциплинированно приезжать каждый день и заниматься вместе с умудренными десятилетним опытом толкателями. Сначала было тяжело: бывший лыжник с большим трудом освоил весь комплекс необходимых растяжек, разминочный, так сказать. Его не воспринимали всерьез, посмеивались исподволь, но не прогоняли. «И то хорошо», — сказал Морозов, словно лось, носящийся по залу. Он специализировался в беге на 110 метров. — «Будешь представлять наш институт в первенстве вузов».

Здесь Ромуальд встретился сначала со знаменитой Татьяной Казанкиной, такой же тощей и жилистой, как и по телевизору, а потом и с бывшей гимнасткой Леной Шушуновой. Обе знаменитые некогда спортсменки не расставались с сигаретами, были вполне компанейскими тетками, Шушунова никогда не отказывалась выпить в хорошей компании. Быстрый рост результатов после первого года занятий сменился стабильным показателем, позволяющим постоянно быть в середнячках на городских соревнованиях. Морозов, к тому времени слинявший в помощники тренера по бегу с барьерами в былую школу «олимпийского резерва», был доволен. «Кремень!» — сказал он. — «За год догнал так называемых профессионалов. Дальше — как повезет. Может быть, произойдет какой-нибудь всплеск — и станешь чемпионом. Лишь анаболиками и стероидами не увлекайся. Не стоит это того. Если только пару раз в год метана (метандростенолона) тяпнешь совместно с травкой ЛИФ 500». Ромуальду разрешили заниматься индивидуально. Как правило, после этого «середнячки» бросали спорт, все время откладывая тренировки, но он держался устоявшегося графика, сделав скидку по времени только для занятий на университетской кафедре.

Там коллектив подобрался замечательный: была и ужасно сексуальная девушка Крутицкая, которую студенты прозвали «Грудицкой», и совсем взрослые профессора, еще помнившие академика Крылова. Крутицкая никогда не позволяла никаких вольностей, ее муж был огромен и добродушен. Прочие преподаватели, включая и самого грозного, под кличкой «Клешня», в отношении к Ромуальду сохраняли благожелательность и спокойствие.

Ездить домой он стал все реже и реже. Жизнь в стране становилась все хуже и хуже. Стипендия, как и пенсия, не говоря уже об обычных зарплатах, изрядно задерживалась. Государство будто тайно надеялось, что ждущие своего жалованья люди просто перемрут, тогда некому будет и платить. Но на кафедре, если случались получки, то в первую очередь рассчитывались с Ромуальдом. Его ценили и старались хоть как-то поддерживать.

Однако в общаге жизнь была веселая, как и положено. Ромуальд не часто участвовал в пирушках, но, если бывала такая возможность, их не избегал. Теперь алкоголь был доступен, денег наличествовало немного, но на самозатраты хватало, девчонки были также соблазнительны и милы.

На первую долгую плавпрактику после третьего курса Ромуальд устроился в организацию, чей офис располагался невдалеке от общаги, на Промышленной улице. Помог в этом все тот же суровый Клешня. Но на пароходе задержаться надолго не удалось.

Судно «Вилли» (см. также книгу «Ин винас веритас»), совсем нестарый лесовоз-пакетовоз был выкуплен у архангельского Северного морского пароходства. Конечно, до этого он гордо именовался «Капитан Глотов», но, заимев мальтийский флаг и порт приписки Валетта, сменилось и имя. Ромуальд вступил на борт третьим штурманом. Хотя многие его сокурсники довольствовались на практике должностями матросов, но у него уже на руках был диплом навигатора, выданный после Речного училища.

Капитанил на «Вилли» Горошков, известный на всю страну своим недавним тараном в маленький сухогруз «Сормовский 48». Огромный океанский лайнер разрезал судно смешанного река-море плавания на две неравные части. Только по счастливой случайности не погиб никто из экипажа и не произошел разлив топлива. И неизвестно по какой случайности Горошкова не только не привлекли к ответственности, но и оставили дальше руководить пароходом (о несчастной судьбе «Вилли» можно узнать также в «Ин винас веритас»).

Внешность Горошкова была запоминающаяся: выглядел он, как гном, только до неприличия со злобным лицом и без бороды — то есть кобольд собственной персоной. Сначала с судна потянулись механики. Капитан своим святым долгом считал ежедневно пить их кровь. «Не могу больше, иначе прибью его, сволоча», — мотивировал свой преждевременный уход с судна уважаемый всем СМП старший механик Михаил Саввович. За ним почти без паузы уехали второй и третий инженеры. Потом второй штурман и матрос. От греха подальше отправился домой, выждав прихода в Калининград, и Ромуальд. Калининград был самым дешевым портом для замены, не считая, конечно, Питера — с зарплаты высчитали деньги только за билет сменщика до этого порта. Это, без сомнения, гораздо дешевле, нежели оплачивать проезд куда-нибудь до Испании или США. Народ бежал с «Вилли», даже несмотря на все трудности с устройством на работу.

Вернувшись в Питер, оказалось неожиданно достаточно свободного времени, которого оставалось и после возобновления тренировок, и после работы. Денег с незаконченной практики тоже было пугающе и непривычно много. Ромуальд пошел учиться на курсы крупье для казино. Их тогда расплодилось великое множество.

С работой помог тренер Вова Морозов, и после краткосрочного «выстрела» новоиспеченный крупье устроился в «Палангу» на проспекте Ветеранов, где иногда снимали популярный тогда «Блеф-клуб».

Все бы ничего, дело переворачивать карты и крутить шарик, было нехитрым, но времена наступили совсем лихие. Уже убили чиновника Маневича, уже взорвали авторитета Кумарина, уже шептался между собой некоторый «честный люд», что спущена беспощадная «Белая стрела». А в казино «Паланга» зачастил ОМОН. Раз в две недели, иногда каждые семь дней, маски-шоу врывалось внутрь и устраивало погром. Может, конечно, и был в этом какой-то скрытый смысл, но кроме «шкурного интереса» усмотреть иного никто не мог.

Ромуальд воспринимал визиты ОМОНа крайне болезненно. К нему, находящемуся за своим рабочим столом, подлетал огромный пятнистый бык с коротким автоматом в руке и маской на голове. «Стоять, трах-бах-нах», — ревел он на ухо и пинком ноги разводил ноги Ромуальда на ширину своих плеч. Получался почти шпагат. Что характерно, бил его этот омоновец всегда в одно и то же место и очень сильно. Синяки у Ромуальда не проходили, в походке обозначилась некоторая хромота. Он даже подозревал, что пинал его, с извращенным умыслом причинить больше боли, один и тот же человек.