Валерий Нечипоренко - Ловчий

Наверное, с такой экспрессией Галилей восклицал: «И все-таки она вертится!»

Еще немного, и машина притормозила у девятиэтажки, как две капли воды напоминающей ту, в которой обитала Алевтина.

Первым на тротуар выбрался Касаев.

— Давай мне пакеты.

Он бережно, как младенцев, прижал их к себе, но, заметив, что я расплачиваюсь с водителем, снова полез в салон.

— Димка, мы так не договаривались!

— Перестань, Гарик, это же представительские…

— Все равно! Ты пользуешься тем, что у меня заняты руки. Ладно, но учти, что теперь я твой должник.

Мы обогнули дом, вошли в один из центральных подъездов и в урчащем лифте поднялись на восьмой этаж.

Дверь на звонок открылась сразу же.

В тесноватой прихожей нас встречала хозяйка — статная, хотя и несколько крупноватая женщина с прекрасными вьющимися волосами рыжеватого оттенка и выразительными черными глазами. Несомненно, что в молодости, да и в более зрелые годы, она выглядела чрезвычайно эффектно. Но увы, возраст брал свое. Может, даже не возраст, а усталость. Видимо, она предполагала, что заявится полупьяный муж с таким же тепленьким приятелем. И уж конечно меньше всего рассчитывала на роскошный букет.

Когда я поцеловал ей руку и произнес витиеватый комплимент, морщинки на ее высоком лбу разгладились, она зарделась и сразу сбросила с плеч десяток лет.

— Вот, Ларочка, познакомься, — произнес Касаев. — Это Дмитрий Сергеевич, сибиряк, весьма неординарная личность.

Последовал общеизвестный ритуал.

Хозяйка улыбнулась мне и пожаловалась мужу:

— Гарик, я ничего еще не успела. Ты дал мне слишком мало времени…

— Не волнуйся, дорогая, мы привезли все, что нужно. — Он взял у меня второй пакет. — Никаких проблем.

— Лариса Борисовна, прошу вас не затевать ничего особенного, — как положено гостю, смиренно попросил я. — Тем более что скоро мне надо бежать по делам.

— Ладно-ладно, дела потерпят, — сощурился Гарик. — Ты, Димка, облачайся во-он в те коричневые тапочки. Ванная сразу же за стеной, прочие удобства рядом. Действуй! Я сейчас разгружусь и покажу тебе квартиру.

Когда, вымыв руки, я снова оказался в коридоре, до моего слуха донесся из кухни проникновенный голос Касаева:

— Ларочка, дорогая, еще один приятный сюрприз… Я получил гонорар… Вот тебе пятьдесят тысяч. Купи себе что-нибудь. Себе, понимаешь?

Ох, Игорь Анатольевич!

И все-таки, все-таки, все-таки… Почему он отказался от миллионов КЭПа? Многих, очень многих миллионов, между прочим…

Касаев появился из кухни в сопровождении двух упитанных котов. Один был рыжий, второй абсолютно белый, без единого пятнышка.

— Как тебе наши звери?

— Полагаю, отсутствием аппетита они не страдают.

— Еще те проглоты! Ну что, паразиты, мышей ловить будете?

Распушив хвосты, те доверчиво терлись о его ноги.

— Ларочка! — крикнул он. — Там в пакете остался «Вискас». Будь добра, насыпь им немного, а то они от нас не отстанут.

— Кис-кис! — позвала Лариса, и домашние любимцы голова к голове ринулись на кормежку.

— Через полчаса сядем за стол, — сообщил Касаев. — Пойдем пока в мой кабинет.

— Кстати, где же Яночка? — полюбопытствовал я.

— Занимается в своей комнате, — ответил он и, не вдаваясь в подробности, повел меня за собой.

Квартира у Касаева была трехкомнатная. В гостиной стоял раздвинутый стол, накрытый белой скатертью; дверь, ведущая во вторую комнату, была плотно притворена — видимо, там находилась Яна, не пожелавшая лицезреть нежданного гостя.

— А здесь кабинет! — воскликнул Касаев, распахивая третью — дальнюю — дверь. — Правда, совмещенный со спальней. Прошу!

В небольшой комнате царила теснота. Две стены занимали книжные стеллажи — под самый потолок. Скользнув взглядом по корешкам, я убедился, что Касаев владеет неплохой библиотекой: классика, представленная, в основном, собраниями сочинений, энциклопедии, справочная литература…

— Здесь, — он чиркнул рукой по одной из полок, — моя коллекция пословиц и поговорок.

— Теперь понятно, откуда ты черпаешь вдохновение, — почтительно заметил я. — Мое собрание значительно скромнее.

— Я ведь петербуржец, — мягко напомнил он. — Все же в Питере легче найти нужную книгу, чем где-нибудь в провинции. К тому же… — Не закончив фразы, он подошел к письменному столу, заваленному газетами, блокнотами и всевозможными бумагами, из-под которых проглядывала портативная пишущая машинка.

— Как я понимаю, именно за этим столом рождаются те статьи, которые читает весь Петербург, — благоговейно изрек я.

Он сделал вид, что не замечает некоторой гиперболизации, и вздохнул:

— Не совсем так, Дима… Я вообще-то «жаворонок», пишу по утрам. Встаю, как правило, в шесть, часто в пять, бывает, что и в четыре, но к восьми статья уже готова. Одна только заковыка… Не могу писать без курева! Смолю как паровоз! А Ларочка совершенно не переносит табачного дыма. Поэтому уединяюсь на кухне. Именно за кухонным столом все и написано — статьи, репортажи, очерки… Но печатаю, конечно, здесь. — Он любовно погладил корпус пишущей машинки «Консул».

— Представляю, сколько выдала эта машинка!

— Да-а… Она у меня уже пятнадцать лет и служит безотказно. Тысяча материй, Димка! Тысячи! Я ненавижу выражение «бойкое перо», но дыхание у меня легкое. До сих пор. Случается, выдаю за день по тысяче строк!

Он уселся во вращающемся кресле и, склонившись, выдвинул верхний ящик стола, достал оттуда большой альбом и наугад раскрыл его посередине. Внутри были наклеены его статьи, вырезанные из разных газет.

— Мое собрание сочинений… И это только малая часть. А сколько утеряно! Из-за собственной небрежности, при бесконечных переездах — ведь мы с Ларой пятнадцать лет маялись по чужим углам… — Он бережно погладил страницу и грустно вздохнул, но в зрачках заплясали желтые огоньки. — Нет, Дима, что бы там ни твердили о газетном верхоглядстве, а без журналистики современный мир невозможен. К нам, журналистам, некоторые относятся как к несостоявшимся писателям. Вот, дескать, писатель — это да, это инженер человеческих душ! А вы, жалкие щелкоперишки, — подмастерья, сантехники. Знал я кое-кого из этих «инженеров»… Где они сейчас? Кто читает их книги? Тлен, трава забвения… А вот газеты выжили. Нет, Дима, я всегда считал, что лучше быть хорошим журналистом, чем плохим писателем. Впрочем, это касается любой профессии. Как любил повторять один большой человек, неважно, какого цвета кошка, главное — чтобы она ловила мышей.

Он выдвинул второй ящик, достал оттуда черную кожаную папку.

— Смотри, Дима, сколько почетных грамот я получил в свое время, сколько дипломов и всяческих регалий. Не случись перестройки, к полтиннику стал бы заслуженным работником культуры. Была такая традиция. Кстати, знаешь, как наши острословы сокращали это звание? Засрак! А может, и к лучшему, что из меня не вышло заправского засрака? Ну да плевать! Гори эти бумажки синим пламенем! Главное, у меня есть читатель, а этого не отнимет никто.