Юлия Власова - Каллиграфия

Смекнув, что буря миновала, из смежной камеры высунул нос хитрец и искуситель в обличье экс-заместителя директора, успевший по достоинству оценить красоту пленницы да остаться при этом незамеченным. Забытый Моррисом, он маялся от безделья, пресытился однообразием, однако вовсе не горел желанием вырваться на свободу, потому как на свободе его подстерегала пара прытких пуль тридцать шестого калибра — оптимального, по мнению Дезастро, диаметра для гладкоствольного охотничьего ружья.

— Отчего удостоился я общества столь хрупкого и миловидного создания! — в притворном восхищении воскликнул он, продевая руки сквозь решетку. — Чьи происки вогнали вас в застенки Моррисовых галерей?!

— А кто вы такой, чтоб у меня допытываться? — огрызнулась Венто, совершенно не имея охоты вести беседы с заключенными.

— Ревнитель закона и, кхм, ваш искренний доброжелатель. А еще я в некоторой степени провидец, — соврал Туоно, пользуясь тем, что за стеною Джулия его не видит.

— Ну, коль провидец, то уж должны, поди, знать, по чьей милости меня упекли, — не без ехидства отозвалась та.

— Совершенно верно, — подтвердил ревнитель закона. — Пляшущие огненные знаки в моем подсознании выстраиваются в ряд и … Я вижу… Люси! Ее имя Люси, не так ли?

Скептицизм Джулии как метлой смело:

— А вы, дяденька, действительно, провидец! Я до последнего считала ее безгрешной, и когда она выкрала меня из особняка, и когда подбирала мне платье, и когда колье на шею надевала… Ах! — она яростно сорвала с себя серебряное ожерелье, отбросив его в дальний угол камеры. — Прав был Франческо, называя ее обманщицей!

— Франческо ваш друг? — полюбопытствовал Туоно.

— Я редко принимала его умозаключения всерьез. Если б синьор Кимура не относился к ней с такой теплотою, прозрение, возможно, наступило бы раньше… — рассуждала она вслух. — И мы б не доверялись ей столь слепо и безрассудно. А теперь, что теперь? Актеон убит, я в заточении, Люси торжествует победу. Оказывается, всё это время она мечтала избавиться от меня!

— Люди лживы и двуличны, практически все без исключения, — подсыпал горечи Туоно. — Сколько лицедеев повстречал я на своем веку!

Прислонившись к пообсыпавшейся штукатурке и упершись ногами в исцарапанный грязно-коричневый пол, он уже приготовился резонерствовать, когда за стеною услышал всхлипывания. Э, не такой ожидал он реакции! Если девчонку так легко довести до отчаянья, что же будет, когда ей откроется вся подноготная о человеке-в-черном!

— Наш мир — мир притворщиков, вам ли этого не знать?! — скучающим тоном произнес главный притворщик. — Люди лгали и жульничали испокон веков. Когда на полях у богатых землевладельцев подрастала кукуруза, разве не шастали по междурядьям оборванцы и нищие? Разве не питались потом крадеными початками? Сегодня же лгунов что планктона в океане! И ваш синьор Кимура недалеко от них ушел, — Сказав так, Туоно выдержал паузу. Сейчас рыбка должна попасться на крючок.

— Не смейте отзываться о нем подобным образом! — надрывно крикнула она. — Я вам не позволю!

— Но я и не думал возводить напраслину, — успокаивающе проговорил заместитель. — Чтоб о ком-нибудь составить мнение, надо на него хоть разок взглянуть. Ваш же покорный слуга не имел возможности, так сказать, лицезреть сего персонажа. Информация поступает ко мне из очагов вселенной.

— Из очагов! — понуро повторила Джулия.

— Должен вас предупредить, тип он неблагонадежный, — замогильным голосом начал Туоно. — Поступил к Моррису Дезстро в услуженье, будучи всего-то двенадцати лет отроду! Исполнял черную работенку, пока не набился однажды на операцию по вывозу мальчишек из Бомбея…

— Хватит! Прекратите! — умоляла она, и мучение ее было сродни агонии тех, из кого вытягивают жилы. — Я вашей болтовне не верю!

«Ну уж нет. Голос твой жалостлив, сама ты, небось, холодеешь, а, стало быть, веришь», — рассуждал про себя инсинуатор, и клеветничество представлялось ему занятием весьма даже развлекательным.

Пальцы Люси утопали в густом ворсе покрывала, ноги покоились на турецкой подушке, а саму ее порядочно мутило от обилия всевозможных оттенков красного, который ассоциировался у нее теперь исключительно с кровью. Последовавшая за возлияниями резня надолго отбила у ней вкус к званым ужинам, церемониям и прочему вздору. Да теперь она вернее оделась бы в рубище и удалилась бы в пустыню, чем приняла бы приглашение какого-нибудь своего зажиточного знакомого.

Пролежав некоторое время с закрытыми глазами, она вновь окинула взглядом комнату, куда Моррис заточил ее после чашки фраппе. Свекловично-красный балдахин нависал над двуспальной кроватью и ровными складками незаметно перетекал в бардовый килим на полу. Обтянутая красной лакированной кожей софа с тремя белыми валиками да круглый журнальный столик свидетельствовали о дурном вкусе владельца и нисколько к отдыху не располагали. Вдобавок ко всему, в будуаре царила невозможная духота, а об окнах здесь, похоже, и слыхом не слыхивали.

«Итак, подведем итоги, — сказала себе Люси. — Актеон Спиру преставился, но миллионов его у меня в кармане по-прежнему нет. Плюс и минус в сочетании дают ноль. Джулия Венто угодила в катакомбы, однако о том, чтобы ее казнить, речи не заходило. И, насколько я понимаю, Дезастро намерен ждать, пока сюда собственной персоной не явится Кристиан, а он, безусловно, явится. Что же выпадает мне? Если он одержит верх, Джулия будет спасена, а меня постигнет забвение. Посмотрим по-другому: победа достается Моррису, и он отправляет на тот свет и Кристиана, и девчонку. Эх! — Она перевернулась на бок, зарывшись щекою в пуху. — Что так, что эдак — я остаюсь в убытке. Вот так вот, Люси, рыть другим ямы! А всё эта, желтокожая! Отвези соперницу на остров, путь ваш Моррис с нею разберется! Заманчивая была идея, а проку от нее, что от пластмассовой пули!»

Но не всё ж указаниями «желтокожих» кормиться! Надобно было и свою голову на плечах иметь, чтоб предвидеть, во что их ночное путешествие выльется. Однако Люси привыкла винить обстоятельства, дуться на советников и редко когда сомневалась в своей правоте.

«Теперь, — горестно вздыхала она, — сердцем Кристиана я завладею, разве что расчленив его бездыханное тело». И мысль эта причиняла ей столь острое душевное страдание, что она не могла сдержать слез.

— Чего-й-то ты, Люси? Никак жаль девчонку стало? — позлорадствовал Моррис, бесшумно втекая в будуар. Та резко привстала на локте и вперила в него вызывающий взгляд.

— Ох, да что ж вы такое говорите! Соринка в глаз попала, только и всего! А вы, босс, никак захмелели!

— От чего бы это мне вдруг захмелеть? — с прищуром спросил Дезастро. В клане ходила молва, что опоить его практически невозможно.