Юлия Власова - Каллиграфия

— Я не стану прибираться, — приподнявшись на локтях, изрекла Джулия. — И вообще, нечего нам здесь делать. Айда к книге предсказаний!

— Что я скажу Донеро? Как буду смотреть ему в глаза? — глухо проговорила Лиза, прислонившись к стене.

Но пускаться в рассуждения было некогда: географ вот-вот должен был вернуться, поэтому ученицы в спешке покинули «поле боя», и Лиза всё ломала голову над тем, как бы так исхитриться и сочинить более или менее правдоподобную историю да, не покраснев, изложить ее профессору.

Напакостничать, а потом удрать? Да, за Джулией водился такой грешок. Но в нее редко вселялся злой демон, а последствия проделок были, как правило, незначительны. Тут же речь шла о порче имущества, и на горизонте уже собирались тучи. Девушку могли запросто привлечь к уголовной ответственности. Правда, урон был невелик, но, тем не менее, возмещения убытка никто не отменял. Если бы Лиза стала ее выгораживать, подозрение неминуемо пало бы на нее саму, и тогда прощай местечко под солнцем. А Донеро, она была уверена, перестал бы относиться к ней благосклонно.

Мирей пребывала в том расположении духа, когда все промахи и неудачи кажутся пустячными, а мелкие недовольства целиком растворяются в одной большой, несокрушимой радости. Она наконец-то получила посылку из Франции: теплое платье на зиму, пару перчаток и плюшевого медвежонка, к которому прилагалась записка. Эту записку Мирей прочитала трижды, с каждым разом всё больше заливаясь румянцем.

— От кого-то очень важного, да? — спрашивала Роза, норовя сунуть свой нос в сокровенное послание.

— Не вмешивайся ты в чужие дела, мир потеряешь, — назидательно сказала Джейн. Она сидела в кресле, у окна, и, завернувшись в плед, обучала щенка колли разным фокусам. — Ну-ка, сколько будет три минус два? — допытывалась она у пса, вытягивая руку с сухариком.

— Гав!

— Правильно, молодец! — И соленое угощение уже хрустело у него на зубах.

— Да ты вылитая мадам Кэпп! — засмеялась Роза. Джейн такое сравнение ничуть не покоробило, напротив, она даже скорчила физиономию, подражая преподавательнице.

Клеопатра веселилась от души, в кои-то веки позабыв о страшных созданиях в ванной и о своем зеркальном двойнике.

В гостиной царил комфорт, тогда как парк пылал красно-желтой листвой, и затушить этот пожар было не под силу даже дождю. Где-то под этим дождем мокли Джулия с Лизой, неприкаянно бродил Франческо, шлепал по лужам директор…

Вот на директоре следует остановиться поподробнее. Дошлепав до архитектурного ансамбля в центре парка, он с горем пополам отворил тяжелую дверь с позолотой и барельефами, протиснулся в здание общежития, после чего побранил погоду, а вместе с ней и сапожника, который шил ему башмаки. Нахохлившись, точно старый ворон, Деви направился прямиком к четвертому апартаменту, благополучно миновав стенд с красочной стенгазетой, где крупными буквами значилось, что маскарад не за горами и костюмерная открыта для всех, от мала до велика.

Гипнотизируя своё письмо, Мирей никак не отреагировала на появление директора, зато остальных словно током ударило — так они подскочили. Пёс и тот забился в угол, видно, сообразил, что нагрянуло лихо.

— Я к вам, собственно, по делу, кхм, — сообщил Деви, и это его «кхм» прозвучало столь выразительно, что по спине у Джейн пробежал холодок, а оптимизм Розы как в воду канул.

— Потрясающе! — воскликнул директор, резво засеменив к африканке. — Откуда у вас дитя саванн? Хотя нет, это меня не волнует. Я к вам вот по какой причине: соседка ваша, из Пекина, зябнет на высоком дереве. Что загнало ее туда, также не моя забота, но каждому бриллианту в колье отведено свое гнездо, свой паз, и если он выпадает из паза, колье теряет в цене. По-моему, я выразился предельно ясно.

Девушки дружно закивали, только Клеопатра да Мирей не оценили символизма в его словах.

— Но как же уговорить ее вернуться? Она ведь и крепче, и ловчее нас, — потерянно сказала Джейн.

— Придумайте что-нибудь, проявите смекалку… Мне вам что ли объяснять? — замахал руками Деви, словно Джейн была какой-нибудь назойливой мухой. — А вы, милочка, — сказал он, по-ястребиному нависнув над африканкой, — усвойте хорошенько: грешно занимать чужое место. Если память меня не подводит, у нас в Академии учится всего один эфиоп, один! Не знаю, откуда вы явились, но условие мое таково: чтобы не позднее, чем завтра, ноги вашей не было в университете. Я проверю! — недобро прищурившись, пригрозил он и вылетел из гостиной. Этакий брюзжащий средневековый призрак. Увы, директору не приходило в голову, что каждый в свой час занимает свою и только свою нишу, ни в коей мере не вторгаясь в пределы чужой. Но он был приверженцем старых нравов, и мысль его никогда не вырывалась за установленные рамки.

Мирей, которая всё это время витала в облаках, очнулась лишь, когда он хлопнул дверью, и застала жалостливую картину: Клеопатра сидела на ковре и лила слезы, а Джейн с Розой утешали ее, как могли. Француженка машинально достала из кармана носовой платок и поднесла горемыке.

— Отчего она плачет?

— Как будто ты не слышала! — с укоризной ответила Джейн. — Деви прогоняет ее, потому что она, видите ли, присвоила себе место Кианг!

Тут Клеопатра разрыдалась пуще прежнего, и Роза, которая слыла знатоком древней мифологии, стала опасаться, как бы она не превратилась в дерево, подобно дочери царя Кинира. [15] Дочь кипрского царя Кинира, Мирра, известна тем, что боги превратили ее в дерево, обреченное вечно плакать. Но кенийка не была обречена плакать вечно: скоро она успокоилась, поблагодарила за носовой платок и попросила уединения. Сердце ее разрывалось, тоска по родине накатила серым валом, а вслед за тем образовалась пустота. Всем известно, что волны отступают лишь для того, чтобы потом обрушиться на берег, и чем глубже уходят они в океан, чем дольше таятся в его лоне, тем мощнее и разрушительнее их новая атака.

«Отовсюду гонят тебя, Клео. Всем ты мешаешь. И что у тебя за жизнь такая?» — думала она, обхватив руками колени и прижавшись спиной к изножной доске. В комнате Красной и Черной Роз стоял полумрак, мерно тикали часы, а из гостиной доносились голоса.

«Наверное, обсуждают, как со мной поступить, — решила Клеопатра. Будь она в Африке, она бы, как пить дать, убежала. Из гордости бы убежала. Но в Академии совсем иначе: она попросту не знала путей к отступлению. — Вот дождусь Джулии, а там и разъяснится, куда меня определят. Может, опять в волшебный сад. А то, быть может, в родное племя… Всё ж лучше, чем оставаться здесь».

Она изо всех сил противилась желанию мстить, хотя мысль о предательстве жгла ее каленым железом. К счастью, имени недоброжелатля Клеопатра не знала. Надеялась только, что это не Бапото. Но даже если б знала, разве мстить не ниже собственного достоинства? К тому же, вдруг завистник одумался, понял, какую совершил подлость? А если и не понял, его покарает Энгай.