Глеб Исаев - «Травести»

Комичность ситуации оказалась в том, что акции эти фактически были приватизированы одним из многочисленных губернаторов, который, чувствуя скорую посадку, мел все подчистую. И внеся триста миллионов не деноминированных рублей в августе девяносто восьмого, через полгода скинул их за ту же сумму, но без приставки «де». Прежний владелец благополучно сел, совсем по другим мотивам. Но акции, поменяв нескольких хозяев, осели в кармане добросовестных правообладателей. Поэтому, выдернуть их, опираясь на кодекс, было весьма затруднительно. И тут, как говорится, возможны варианты. Ре приватизация по–российски многолика. И как бы ребятам не проститься с активами вместе с жизнью. Ну не покупать же свое за живые деньги. Однако собственники оказались неуступчивыми, хотя и сообразительными, — они готовы были избавиться от права на аукционе».

«Что–то мне подсказывает, из этого дельца торчат уши нынешнего главы региона, — Михаил Степанович ничуть не сомневался в том, что прямого выхода, конечно, нет: — Но это как суслик… «Его не видно, а он есть», — припомнил дед любимую присказку.

«Но вернемся к нашим баранам, — вздохнул исследователь. — Итак, решение есть, а акций нет. Однако ситуация тихо накалялась. Получив твердое подтверждение вхождения Завода в холдинг, Корпорация засветила новый проект».

Михаил Степанович сдвинул очки на нос: «Все просто и понятно. Грошовая и не стоящая выеденного яйца сделка, стала пробным шаром. Оборонэкспорт, естественно, с подачи властей, дернул за усы звездно–полосатого «котяру». А сидящие на самом верху кукловоды, последить за реакцией».

«Так что–же они здесь затевают. Для чего весь маскарад? — дед, не сумев отыскать правильного ответа раздраженно сорвал с носа неудобные очки. — Новые что ли купить, все время сползают. Не перебарщиваю ли я с образом?» — Михаил Степанович понимал, что злится от бессилия.

Трещат березовые поленья в камине, нагоняет хандру завывающий в дымоходе ветер. А впрочем, после суетного, наполненного событиями дня, вечер — самое спокойное время.

Оля сидела у огня задумчиво следя, как высыхает, и рассыпая искры вспыхивает смола на березовых чурках, как тянется, уползая верх сизый дымок. Лежащий возле ног Минька лениво шевельнул ухом, приоткрыл глаз, шумно вздохнул.

Михаил Степанович вернулся поздно. Рассеяно скинул с плеч шубейку и не сказав ни слова прошел в столовую. Это поразило. Обычно аккуратный и вежливо благожелательный хозяин сегодня был мало похож на себя. Оля удивленно, легонько толкнула ступней, обутой в теплый, толстой ручной вязки носок, пса, предупреждая о необходимости соблюдать порядок и отправляться в вольер.

Оля сделала вид, что ничему не удивилась, аккуратно повесила полушубок на плечики и ушла в столовую ставить на плиту чайник, разогревать ужин.

И вот теперь сумерничали. Свет, приглушенный умной автоматикой, едва разгонял полутьму, и только завывание в каминной трубе крадет тишину.

— Дед, не таи. Что–то случилось? Могу помочь? — Не выдержала Оля, и выжидательно уставилась на старика:

— Ведь вот как… Убежал от всего. На край света. Думал, все списано. Расплатился. Ан нет. — Михаил Степанович невесело усмехнулся:

— Ну, это прелюдия. А суть? — Она провела ладонью по шелковистому ворсу ковра.

— Я и в молодости не очень любил на чужие плечи свое вешать, а уж к старости даже как–то и неловко. Но по всему выходит… что не просто так встретились мы на том мосту, видно, суждено было. Рассказать? А смысл? Хотя, чего уж себе вру–то. Тяни, не тяни, а видно придется.

Он выдохнул, и неожиданно поинтересовался: — Вот ты как к политике относишься?

— Да никак. Мне она фиолетово. — беззаботно фыркнула Оля. — Где я, а где политика?

— Ответ засчитан. — Михаил Степанович попытался ответно улыбнутся, но не сумел. — Увы, Оля. Хорошо, кабы всегда так. Но бывают ситуации, когда, независимо от цвета нашего к ней отношения, эта зараза иной раз входит и в повседневную жизнь. И порой, неожиданно, и непредсказуемо.

— Раньше, когда служил, был грех, порой даже считал, о могу что–то в ней изменить. Порой через людей перешагивая ради этой цели, через судьбы. А вот когда сам в ее жернова попал — проклял. За гордыню, за все грехи получил. Полной мерой. Не меня, а родных она забрала.

Короче, ходить вокруг — смысла нет. История, если не углубляться в детали, простая: - Сделали мне недавно предложение, от которого отказаться не смог. Выступить в качестве свадебного генерала. Купить завод. Так, мелочь заводишко, но производит он компоненты для ракет, которые наша страна планирует поставлять в Латинскую Америку. Но это не главное. Как мне кажется, эти люди хотят чтобы сделка не состоялась. И сделать это они намерены чужими руками.

Я, в свое время, имел довольно серьезные связи, да что кривить душой, и теперь еще кое–кто меня помнит. И если я выступлю покупателем этого завода, все будут знать, что фирма эта…, скажем так, не воткнет нож в спину власти. На то и рассчитывают пришедшие ко мне люди.

Оля непонимающе посмотрела на ссутулившегося собеседника: — А почему отказаться нельзя?

— Убьют. А потом еще и в грязь втопчут. — Ты последние слова, это, не слушай, так, придурь старческая… не забивай голову.

— А если бороться? Неужели так сильны?

— Сильны? Да, пожалуй. Там все настолько перемешано, что не разобрать и с бутылкой, и без. Фактически, завод — это так, мелочь, как говорится, вершина айсберга. Или осколок.

— Я, честно, ничего не понимаю… — Оля протянула руку к догоревшим углям. — Но это, в принципе, неважно. — У тебя есть план?

— Есть, Оля. Оказался между молотом и наковальней, значит нужно стать частью того или другого. И тогда есть возможность уцелеть. И мне более по нраву стать на сторону власти. Хотя бы потому, что… Ну, не важно. Они надеются использовать меня в качестве болвана. У болвана в карточном раскладе есть еще одна роль. И как бы им не столкнуться с джокером.

— Операция с приобретением завода — дело нудное, у нас с тобой будет время обсудить все детали. Но это только в том случае, если ты согласна в этом участвовать. Я тебя не уговариваю. Ты можешь вернуть свое настоящее имя и исчезнуть. Денег я дам. Авось и не отыщут. Осядешь где–нибудь и забудешь все, как страшный сон.

— Михаил Степанович, ты это оставь. К чему это все? Я с тобой. И закончили. Хорошо? — Оля хитро улыбнулась, смахнула с пальцев золу.

— Вот этого я и боялся. Да, я понимаю, что жить по–прежнему ты не сможешь. И знал, что ответишь именно так. Ладно, пойдем пить чай, — приземленно усмехнулся дед. — Нельзя относиться ко всему через чур серьезно. Так можно и с катушек съехать.

И под конец чаепития, без перехода, как о чем–то малозначительном, обмолвился: — Оля, с утра нам нужно съездить в одно место…