Валерий Янковский - Нэнуни-четырехглазый

— Русский посол в Китае. Направляется из Пекина в Кяхту, — сотник улыбнулся и добавил негромко: — Кавалерист не ахти важный, вот и путешествует на верблюде. Собственном!

Он снова козырнул атаману и легким наметом пустился вслед удалявшемуся эскорту. А посол, в окружении лихих казаков, уже выплывал в степь, мерно покачивался на своем «корабле пустыни», направляясь дальше по древнему великому «Чайному пути»…

Весна набежала раньше обычного. И как только Аргунь очистилась ото льда, сползла на катках в реку «Надежда». Но лето 1873 года оказалось на редкость сухим и жарким, русло быстро обмелело. Лодка часто садилась на песчаных косах, плавание задерживалось. Помня советы деда Силы, ночевали на якоре на тихих плесах, в стороне от суши, хотя правый маньчжурский берег казался совсем пустынным. Лишь однажды видели двух конных монголов.

Не скоро миновали знакомое устье Шилки и оказались на могучей спине плавного Амура. На русской стороне стали появляться небольшие казачьи станицы с белыми церквушками на пригорке, с небольшой пристанью. Путешественники высаживались, чтобы купить хлеба, молока, овощей. Разнообразнейшей рыбы и мяса добывали вдоволь сами.

Велик батюшка Амур. Только в августе показались долгожданные купола церквей города Благовещенска. Приближалась осень, а до Уссури было еще далеко, и Дыбовский надеялся договориться с пароходом. Оставив «Надежду» и ее экипаж у причала, доктор ушел в город. Прошел час, другой, третий.

— По-моему, мы только теряем время. Надо поскорее грузить продукты и плыть дальше. Кто согласится тащить нас на буксире до самой Хабаровки? — ворчал Виктор Годлевский.

— Смотрите, а вон и доктор с целой свитой военных! — Михаил указал на приближавшуюся группу с Дыбовским и представительным старшим офицером во главе.

— Знакомьтесь, друзья! Это мой старый товарищ по школе, полковник Жолнаркевич, — представил Дыбовский офицера. — Право же, везет нам на земляков. При содействии пана полковника я уже договорился с капитаном, он берет «Надежду» на буксир до Хабаровки. А устье Уссури там рядом!..

Опасаясь искр, летящих из трубы парохода, сняли с «Надежды» ее спасательный пояс и вскоре она послушно покачивалась в кильватере спешащего вниз по Амуру колесного пароходика. Через несколько диен показался теперешний краевой центр, а тогда — всего лишь большое село Хабаровка.

Как только вошли в устье Уссури, ветер повернул, их прижало к отмели. Пришлось снова стать бурлаками.

Барсик выскочил на берег и, довольный, весело побежал впереди, Бенедикт и Михаил взяли концы веревок через плечо и зашагали по пологому берегу. Стоял сентябрь, погода стала портиться, начался валовый осенний перелет птицы. Над рекой стоял свист и гам. Натуралисты-охотники, как зачарованные, не могли оторвать глаз от неба, то и дело оборачивались. Барсик подпрыгивал, визжал, забегал в воду. Низко над рекой проносились огромные стаи клоктуна, кряквы, шилохвост. Борясь со встречным ветром, гогоча и попискивая, тянулись косяки гусей и казары. Величественно, как по струнке держа четкий строй, плыли в небе белые цепочки лебедей. Чувствуя приближение непогоды, птица валом валила на юг, к озеру Ханка и дальше к границе Кореи. Здесь пролегала ее большая дорога.

Добрались до станицы Козакевичево и остановились на зимовку. Здесь они встретили 1874 год.

Работа не прерывалась. Янковский и Годлевский ходили на лыжах в тайгу, охотились на зверя, добыли немало новых интересных для коллекций птиц. Но в марте случилась беда: сгорела на охоте в лесу палатка. Возвращаясь в станицу, Янковский от ослепительного весеннего снега получил тяжелый ожог глаз. Едва добрался и слег.

К счастью его сразу же окружила заботой молодая станичная фельдшерица Катя Полозова. Лечила, водила ослепшего, как маленького, за руку, вечерами читала ему вслух. Он уже стал видеть, но с удовольствием проводил с ней время. Ему нравилось, как она читала, нравилась и сама Катя.

Но в один из вечеров; когда удобно расположившись в кресле, он внимательно слушал ее милое чтение, в дверь постучали. Девушка встала, переговорила с кем-то в прихожей и вернулась встревоженная и какая-то грустная.

— Михаил Иванович, вас просит к себе доктор… Мне кажется, случилось что-то очень важное!..

Он шагал по затихшей вечерней станице. Наступили первые дни апреля, на Уссури образовались большие полыньи, от них поднимался пар. Поля почернели, в воздухе пахло талой землей, весной, на душе было как-то тревожно. Вдруг Михаил услышал свист крыльев, остановился. Забилось охотничье сердце. И — га-ак! — темная полоса полумесяцем прошуршала над головой: гуси уже возвращались на север.

В комнате Дыбовского сидел незнакомый мужчина. Он встал.

— Каэтан Чаплеевский, здравствуйте, — гость протянул руку.

— Пан Чаплеевский совсем недавно назначен управляющим прииска на острове Аскольд неподалеку от Владивостока, но неожиданно получил разрешение вернуться на родину и ищет замены, — начал Дыбовский. — Он просил меня рекомендовать ему подходящего человека, и я подумал о вас. Вы образованны, молоды, энергичны, за годы работы на Олекме близко познакомились с приисковым делом. А насколько я наслышан, Аскольд — интереснейшее место, флора и фауна необыкновенно богаты и разнообразны. Кроме того, будете иметь вес в обществе, управляющему положен прямо-таки министерский оклад. Однако надо решать быстро. Если вы откажетесь, пан Каэтан завтра же отправится искать кандидата в Хабаровку…

Перед глазами Михаила встал далекий таинственный остров, лежащий где-то в известном лишь по учебнику и атласу теплом Японском море. Поплыли увлекательные картины. А, главное, он будет сам себе хозяин. Так надоело быть в вечном подчинении, делать все по чужой указке. Ведь с самого начала этого путешествия его не покидает предчувствие каких-то очень важных грядущих событий. Да, такого случая в жизни может больше и не представиться!

Он без колебаний принял предложение.

А через несколько дней тронулся лед. С первым колесным пароходиком, задымившим вверх по Уссури, Сунгече, а дальше на озеро Ханка, отбыли и Янковский с Чаплеевским. На крохотной пристани станицы Козакевичева их провожали Дыбовский, Годлевский и новые друзья. Все улыбались, желали успехов. Не улыбалась только одна молодая фельдшерица Катя…

Михаил Иванович и Чаплеевский стояли, облокотясь на деревянный, пропахший смолой и китовым жиром борт шхуны. Поскрипывая снастью, видавшая виды «Морская корова», с легким шипением вспарывая зеленоватую волну, уверенно бежала на юго-восток. Слева по борту вдалеке проплывали округлые сопки, справа — бескрайний горизонт. По носу, часто хлопая по воде короткими крылышками, поднимались стайки морских уток, над мачтой и за кормой с криком вились чайки. А на спокойной поверхности моря то и дело показывались круглые, как шар, головы нерп. Легкий бриз был напоен запахами весеннего моря. Михаил не мог скрыть свой восторг: так вот оно какое, это Японское море! Какой необъятный простор, какой вид. А воздух? Честное слово, только ради одного этого стоило совершить весь пройденный им путь!