Юрий Шамшурин - В тайге стреляют

Дозорным тоже досталась их доля. Успокоенные тишиной, под прикрытием балбахов они занялись скудным ужином и вполголоса переговаривались между собой. Тепляков, принесший им продукты, курил, пряча папироску в рукав полушубка. С опушки не доносилось ни шороха, ни скрипа. Похоже, беляки покинули свои позиции.

Но если бы кто из караульных повнимательнее присмотрелся к неровной поверхности изрытого, истоптанного снега, несомненно, заметил бы какие-то неясные, медленно передвигающиеся пятна. Они бесшумно приближались к укреплениям, увеличиваясь в размерах.

По привычке Тепляков приподнялся, глянул в ту сторону, где затаился неприятель. Невольно взгляд его задержался на подозрительно шевелившихся бугорках. Может, раненые? Нет, те бы взывали о помощи, стонали. Тут что-то другое...

— Внимание, товарищи! — негромко прозвучал голос отделенного. — По местам!

В этот момент с опушки открыли частую стрельбу. Красноармейцы залегли. Лязгнули затворы. Не столь уж сложно было разглядеть замаскировавшихся врагов. Они подбирались ближе и ближе, полагая, наверное, что красные их не обнаружили.

— Не стрелять! — шепотом предупредил своих Тепляков. — Ждите команду. Беляков мало. Сами управимся!

Огонь от опушки усилился. Между деревьев бесновались желтые вспышки.

— Опять в город проскочить норовят! — заметил Ларкин, устраиваясь поудобней, словно был уверен, что пролежать придется долго. — Вишь, как их прикрывают!.. Опоздали, субчики: ваши в кутузке!

Белые были совсем близко. Красноармейцы, готовые к отпору, ловили малейшее их движение. На спусковых крючках немели пальцы.

Вдруг простыни, вздувшись куполами, развернулись над землей. Резко обозначились черные фигуры. Вскинувшись, они как-то странно, неравномерно дернулись и, пригнувшись, побежали обратно. Четкие очертания их расплылись, скрытые белыми накидками-парусами. Назарка не удержался и прыснул. Чего это они, будто журавли на болоте? Он повернулся к дяде Гоше, намереваясь высказать ему свое суждение.

Но тут неожиданно над валом и за ним оранжевыми кустами высветилось пламя. Назарку обдало горячим воздухом, давануло на уши. Гранаты лопнули с глухим треском. В мгновение необычайной, болезненно воспринимаемой всем существом тишины Назарка услышал крик. Пронзительный, режущий сознание крик, взметнулся, кажется, под самые звезды и, опадая, перешел в сдавленный стон. У Назарки непроизвольно застучали зубы.

— Огонь! — рявкнул Тепляков. — Залпами!

— А-а-аа-ах!

— Огонь!

— А-а-аа-ах!

Гулко и захлебисто ударил автомат Коломейцева.

— Вот сволочи! — выругался подбежавший Фролов и распластался рядом с отделенным.

— Я думал, они в город пробираются, — придя в себя, пояснил Тепляков. — В плен хотел заграбастать.

Налетчики скрылись в лесу и над пустынным полем нависло сторожкое безмолвие.

— Убитые есть? — заранее зная, какой последует ответ, хмуро осведомился взводный.

— Есть.

— Сколько?

— Троих наповал!

Фролов скрежетнул зубами.

— Нам бы вволю гранат... Глаз не сводить! — махнул он рукой в направлении противника. — Близко не подпускать! Эти гады на любую гнусность способны!

...Стружка месяца, сопровождаемая лучистой звездой, задралась к зениту. А на земле было зябко, скучно и сонно. В городе ни огонька, ни звука. Молчали на оборонительных сооружениях красных, безмолвствовала опушка леса, поглотившая последних беляков.

Трудно в такой час не поддаться липкой, засасывающей дремоте. Клонила голову усталость, смежала веки. К ним, представлялось, безболезненно припаяли толстые пластинки свинца. Удержать их на весу, открытыми, было невозможно. Беспокойный день, бессонная ночь...

Передернув плечами, Тепляков отряхнул с себя предательское оцепенение, невесело подумал: «Сколько же еще ждать?.. До смены, наверное, далеко!» Преодолевая вялость в руках, он пошевелил пальцами и полез за кисетом. Голос, раздавшийся поблизости, будто из-под земли, заставил отделенного вздрогнуть. Он выронил кисет и застыл, вытянув шею.

— Догор!.. Табаарыыс! — тихонько окликали с той стороны укреплений.

Тепляков судорожно рванул к себе звякнувшую винтовку, до рези в глазах всмотрелся в поредевший мрак. Чуть левее, у самого вала, он разглядел человека. Приподнявшись на локтях, тот задрал голову и что-то выискивал.

— Табаарыыс! — прибавил голосу незнакомец. Он пытался говорить по-русски: — Стреляй надо нет! Я — Сэмээнчик! Я красным пришел, сам пришел!

— Приготовиться! — опасаясь подвоха со стороны противника, распорядился отделенный.

Он медленно, изучающе обозрел окрестности, чуть прояснившиеся в свете приближающегося дня. Задержал взгляд на подозрительных неровностях. Ничего не обнаружил. Убитые по-прежнему лежали там, где упали. Новых бугорков и кочек не прибавилось. По-якутски Тепляков приказал перебежчику:

— Лезь! Не бойся! Не тронем!

Караульные подхватили повстанца и легко перекинули через вал. Тот неловко растянулся на снегу, незамедлительно вскочил и замер перед бойцами с низко опущенной головой. Про шапку он забыл. Коломейцев подобрал ее и сунул перебежчику в руки.

Незнакомца под охраной отправили в юрту; в камельке вовсю озоровало пламя, было тепло и светло. Дым из трубы во мраке неприятель не видел. На оронах вповалку разноголосо храпели сменившиеся с дозора бойцы. В прыгающих отсветах огня поблескивали затворы составленных по углам винтовок. Перебежчика провели поближе к очагу. Он дрожал всем телом, клацал зубами, затравленно озирался. Непонятно было — не то человек сильно перепугался, не то продрог на морозе. Кто-то протянул ему початую осьмушку махорки и обрывок газеты. Рассыпая табак трясущимися пальцами, он принялся неумело крутить папиросу. Разбудили Фролова.

— Байбал, командир наш, сказывал, будто пришельцы-красные всех якутов подряд убивают! — заикаясь и вздрагивая, торопливо выкладывал белый по-якутски. — Другие начальники тоже про то толмачили. Слух был, будто в Кангаласском улусе красные большую семью перебили. Мы верили. Шибко боялись красных, воевать против них пошли... А тут в Бордоне я парнишку из нашего наслега повстречал. Сказал, в городе у купца Голомарева батрачил. Отец того парнишки тоже в нашем отряде был. Потом домой погостить Байбал его отпустил. Куда после запропастился человек — никто не знал. Потерялся — будто олень волосок в тайге обронил! В Бордоне мальчишка тот сказал мне: отец его красных повстречал, долго курил и толковал с ними. Потом укочевал с красными узнать, где настоящая правда. Парнишка тот еще сказал, будто отец его никогда в отряд к Байбалу не вернется. Теперь он за красных стал воевать. Парнишка меня не обманывал, верно говорил. Долго думал я, плохо спать стал. Люди считали — заболел я... Тойон и хамначит все равно как волк и кабарга. В одной упряжке им, поди, не ходить... Послушал того мальчишку, к вам убежал. Вот и пришел!