Георгий Тушкан - Первый выстрел

До чего же Юре хотелось рассказать о сегодняшней ночной встрече! Об Алуште и Гоге Бродском… о «пистолете» из Алушты… О дяде Грише… Ну, просто нет сил терпеть! Для них всех Гриша-матрос был образцом удали, бесстрашия и доброты. Они подражали Грише во всем. Он ходил вразвалку — и мальчики делали то же. У него вился чуб — и мальчики завели такой же. Он говорил с хрипотцой — и мальчики пытались ломать голос. Юра очень сердился на Ганну, что она не вышла замуж за Гришу, — дура такая!

— Интересно, где теперь может быть Гриша-матрос? — как бы невзначай задал вопрос Юра и искоса посмотрел на приятелей.

— А я знаю? — бросил в ответ Сережа, отводя глаза в сторону. — Где надо, там он и есть…

— Слушайте вы, туземцы! Я уже четыре приказа генерала Коша сорвал. И обращение какого-то Сулькевича. Давайте вместе, легче будет. Степана тоже позвать надо, он длинный. Двое длинных — Степа и Юра — будто читают и прикроют нас с Серегой, низеньких. А мы раз-раз, срываем к черту приказы.

Договорились, что завтра вечером выйдут. Сегодня Юра не может, дома занят. А чем занят, Юра не сказал: он все же хотел тайком посмотреть, как Гриша будет уходить из тарапана.

К парикмахерской подошел Никандр Ильич. Мальчики встали. Он был угрюм, шел тяжело, опустив голову. Старого учителя в Судаке уже многие знали, называли профессором.

— Проходите, господин профессор, садитесь, — сказал часовщик Жора, уступая свою очередь.

Никандр Ильич поблагодарил и опустился в кресло. Колин папа приветствовал его, особенно сильно защелкав в воздухе своими знаменитыми ножницами. С улицы зашли сидевшие там трое постоянных членов «мужского клуба». Люди любили послушать «господина профессора». Мальчики тоже протиснулись в маленькое помещение. Сладко пахло мылом, одеколоном.

— Что вы скажете за нашего нового царя кайзера Вильгельма? — спросил Колин отец, яростно намыливая щеки Никандра Ильича. — А? Дай бог ему здоровья на том свете… Турецкий салтан, кайзер, хан Сейдамет — все прямо-таки влюбились, в наш Крым…

— Бери полтоном ниже, Костя, — буркнул часовщик Жора.

— А что я такое выдающееся сказал? — спросил парикмахер. — Хорошие господа полюбили Крым и прямо-таки, душат его от любви. Даже приятно… Скажите, господин профессор, что это за новое правительство теперь в Симферополе? Как его стричь?

Никандр Ильич подставил щеку и, как в гимназии на уроке, объяснил:

— Германское командование разрешило сформировать крымское краевое правительство из вполне благонадежных лиц, которые будут содействовать планам и намерениям этого командования. Во главе правительства царский генерал Сулькевич, литовский татарин. Его заместитель — бывший при царском режиме таврический губернатор, монархист князь Голицын, министр финансов граф Татищев, земледелия — немец колонист Рапп. Бывший царский сановник князь Горчаков, вернувшийся из Турции Джафар Сейдамет, владелец обширнейших земель помещик Налбандов… Как видите, германское командование сформировало вполне надежное «туземное правительство». Из «патриотов» российских.

Никандр Ильич замолчал и подставил другую щеку.

Парикмахер, орудуя бритвой, сказал:

— Хорошую компанию подобрали немцы для нас. Вот спасибо им! Генералы, князья, помещики, губернаторы, банкиры. А мы так скучали за ними, так скучали… Теперь понятно, почему первым делом Сулькевич объявил, что все степные земли, имения и дворцы Южного берега, фабрики и пароходы, национализированные при советской власти, возвращаются бывшим хозяевам. От жаль, что у меня фабрики нет. Получил бы я ее сейчас обратно и немецкий патруль к воротам выпросил.

Никто не поддержал разговора. Все мрачно молчали. Никандр Ильич, не сказав больше ни слова, тяжело поднялся с кресла и ушел.

После его ухода часовщик Жора сообщил:

— Шуряк мой из Севастополя пришел. Он там на морзаводе литейщиком… Говорит, что, как немцы пришли, сразу разогнали профсоюз, заработную плату наполовину скостили, свой дредноут «Гебен» на ремонт пригнали, в цеха погонял с пистолетами поставили. Флаги свои понатыкали. Ну, все рабочие забастовали. И с морзавода, и портовики, и железнодорожники. Голодают, ни хлеба, ни денег не получают, но на немцев не работают. Шесть тысяч душ бастуют. «Пока торчат над заводами германские флаги и лютуют германские порядки, к работе не приступим», — говорят.

— Понятно! Они тебе не князь Голицын и не генерал Сулькевич, — вставил молчавший до сих пор моторист Христофор.

Юра отправился домой, очень хотелось есть. Но обеда опять почти не было: только каша из пшеничных зерен, без масла. И по горсточке абрикосов. Да перед каждой тарелкой по маленькому кусочку хлеба: два раза куснешь — и нет его.

— Помрем мы на этих немецких карточках! — возмущалась Ганна. — Хлеба по двести граммов на взрослого да по сто граммов на ребят! Ни сахару, ни мяса, ни масла. А люди говорят, что немцы вывозят и вывозят с Крыма хлеб, табак, вино, скотину, машины разные… Целыми эшелонами гонят, пароходами.

Свой кусочек Ганна незаметно положила в кармашек передника. Юра понял для кого. Он тоже сунул свою порцию в карман. Поколебавшись, смахнул себе на колени и остатки Оксаниной порции.

Оксана через минуту захныкала:

— Куда делся мой кусочек, я ведь не доела…

— Доела, доела, я сам видел! Просто забыла, — сказал Юра.

После обеда он передал Ганне два ломтика хлеба. Она взяла, погладила Юру по голове, и слезы блеснули в ее глазах.

— Юрко ты мой!.. Только зачем у Оксаны взял? Нельзя. Положи под салфетку…

Юра очень старался не уснуть. Таращил глаза, прислушивался к дальним звукам, сидел, поджав коленки на постели. Проснулся он от шепота Ганны: легонько тормошившей его:

— Юр, Юрко! Вставай, треба дорогу побачить!

Юра мгновенно вскочил и через минуту проскользнул в тарапан. Гриша-матрос объяснил, что вначале возьмет курс на гору Георгий, а дальше даст «полный» и пойдет по назначению. Нужно проверить фарватер, подходы к Георгию. По словам Ганны, в последние ночи вокруг графской дачи, за Пилавом, по шоссе, по тропинкам к берегу разъезжает немецкий патруль, трое черных гусар.

На шоссе послышался цокот подков. Гриша сказал:

— Переждем малость.

— Графиня знает, чье мясо съела, — усмехнулся он. — Но германцы и ей перцу подсыплют: они заставят русских помещиков за грош продать им крымские земли, чтобы заселить их немцами.

Матрос закурил. При свете спички Юра успел заметить, что Гриша стоит без пиджака и через плечо его на коротком ремешке висит наган без кобуры, почти под мышкой. Если надеть пиджак, и не видно.

— А все же много зубов немцы потеряли, кровью харкали, пока до Севастополя дошли. С ходу взять Крым им не удалось, хоть у нас и мало боеприпасов было и небольшие отряды против их дивизий действовали. Десять дней добирались они от Симферополя до Севастополя. А под Джанкоем! Орлами налетели на них красные солдаты Первого черноморского полка Ивана Федько. Не давали ходу. Евпаторийские красногвардейцы такое геройство показали! Двигался на Севастополь немецкий бронепоезд: железная силища, орудия, пулеметы! Двенадцать разведчиков-евпаторийцев увидали его и атаковали. Все погибли, но подбили бронепоезд, разрушили пути, остановили германцев. А тем временем наша братва увела из Севастополя в Новороссийск двадцать четыре боевых корабля, чтоб немцам не достались…