Валерий Мигицко - Военные приключения. Выпуск 6

При всем уважении к благородству мотивов А. Проханова, печатно им высказанных, полагаю, что армии никакая своя партия не нужна. Она только опасно отторгла бы Вооруженные Силы от общества. Армии надо, повторяю, только б ы т ь. Вокруг все так (если ничего на переменится к лучшему) станет разлагаться, мельчать, воровать и перемигиваться с заграницей, что, даже если армия не будет ничего делать, а только продолжит внутренне совершенствоваться, — она все равно с каждым днем в глазах народа будет казаться все прекрасней и надежней.

Причащение Тайн — Евхаристия — есть важнейшее из семи таинств христианства. Офицер, как и любой солдат, причащается жертвенной тайны державы, когда присягает и клянется не пощадить и жизни при защите Отечества. Присяга — та же Евхаристия. Ее никто не имеет права нарушать — это клятва перед лицом всех павших за Отечество. Нарушение этой святыни — погибельный путь к бесчестию.

В допетровской Руси и позже ни один сановник, воевода или боярин не смели сидеть в присутствии священника. Неважно, был ли это кремлевский протопоп или бедный деревенский батюшка. Так глубоко было почтение перед той идеей, которую зримо воплощал сан. Самый задерганный, усталый, униженный окриками начальства, бытовым кошмаром офицер, даже сквернослов, спиваясь и озлобляясь, хранит в тайниках своей души сокровенное знание о священном происхождении его погон и миссии в русской судьбе. Потому в России не было, нет и, надеюсь, не будет звания выше офицерского. Это они, офицеры, в «Афгане» заменили тем десяти тысячам ребят отцов, это они воспитали наших солдат под пулями. Никогда наемная армия (которую лукаво называют разрушители «профессиональной») не смогла бы свершить подвиг десяти тысяч.

Потому есть соподчинение сегодняшнего дня, есть социальный ранг и порядок. Временный и преходящий. Но есть таинственная иерархия перед другим масштабом, ранг перед лицом тысячелетней России. Вот в этом главном измерении любой лейтенант из провинциального гарнизона выше по роли и назначению и любого министра, и любого академика.

Я уверен (и эта надежда в моем сердце), что такой министр, как Столыпин, или такой академик, как Н. И. Вавилов, согласились бы со мной. Они постигли высоты культуры и служением таинству державы. Здесь речь не о германском понимании армии, как это было в бисмарковской Пруссии, где любой профессор (и это в Германии, где так чтят ученость!) должен был сойти с тротуара и пропустить офицера. Причем профессор делал это без подобострастия и раздражения. Пусть в этом было много взаимного достоинства, но… это внешний обрядовый акт. В России все иначе. Речь о внутреннем глубоком чувстве уважения к офицерской судьбе.

Как когда-то перед священником склонялись почтительно все, так сегодня перед офицером мы обязаны молча склонить свои разгоряченные митингом и озлоблением головы. И не важно, кремлевский это генерал или офицер из глухой дальней точки…

Повторим еще раз. Перед всеми ними мы в неоплатном долгу. В 1988 году был убит один офицер. В прошлом, 1989 году убили 59 офицеров. Убили без Карабаха, Ферганы, не в Прибалтике и не в Молдавии. Убили на Руси, в своем Отечестве. Такого святотатства не знала русская земля за тысячу лет. Литургия верных посвящена и им. Память невинно убиенных должны бы все офицеры почтить минутой молчания на каждом офицерском собрании…

Кто разжег эту ненависть в обществе? Кто подстрекал речами, статьями и телепередачами к этому насилию? Кто посылал уголовников служить в армию, а потом кричал о неуставных отношениях? Кто растревожил всех матерей, нагнетая истерию вокруг армии? Но, главное, — почему ни один из руководителей ни разу за пять лет не остановил этой грязной кампании? Может, потому, что «умники» из «верхов» хотели использовать армию как козла отпущения; они вдруг поняли, что семьдесят лет в своем самодовольстве и при безнаказанности не постигали духа и назначения армии. Да и откуда им это знать, если в США все сто процентов сенаторов (все, все!) служили в армии, и каждый четвертый из них — офицер. Наши аппаратчики вдруг в смутной тревоге поняли, что партии, мафии, группы (даже династии и религии) сменяются, а армия стоит незыблемо, как скала, среди мутной волны митинговых воплей. А вдруг в такой вот — в ней главная опасность?

Армия и народ — едины во веки веков, если народу не подсунут наемников-рэкетиров под видом «профессиональной» армии.

Так встреча с колонной офицеров-летчиков вдруг прояснила до дна души́, до глухих закоулков родной истории то, что теряется, по Пушкину, в «дыму столетий», высветив роль и назначение воинства в судьбе России. Только офицерский корпус — это единственное, воинское братство, которое сохранило тысячелетний дух «русского товарищества», о котором пророчествовал полковник Тарас Бульба; только оно, это священство державы, еще помогает уберечь дух братства народов страны, доводимый «сверху» до гибельного состояния.

В православный храм придут православные, в костел — католики, в кирху — лютеране, в мечеть — мусульмане, в синагогу — евреи, и только благородное офицерское собрание на Руси издревле соединяет в священном служении всех, и даже атеистов, — так высока и д е я!

В век жадного кооператорства, погони за деньгами, импортом и благами, в век безмозглого и изуверского туризма посреди разваленных святынь, в дни, когда посреди униженных церквей устраивают конкурсы несчастных красоток из разрушенных семей, в век торжества фирмачей и пошляков-бизнесменов наступают суровые времена для офицеров всех стран в Европе вне зависимости от блоков. Они — последний в мире рыцарский массив, последний на земле институт и сословие, исповедующие кодекс ч е с т и, заповеди которого перенесены в параграфы книги с древним и прекрасным русским словом — Устав.

Сколько ныне радиокриков и телевоплей о возможной гражданской войне в стране, в иных таких заклинаниях слышится бессознательный призыв к братоубийству. Русские сыты этим по горло. Никакой гражданской войны не будет, н е д о л ж н о б ы т ь. И порукой тому — спокойное достоинство наших воинов. Нашей древней и молодой надежды.

Любое познание, как и всякая деятельность, есть припоминание. Вспоминать — значит быть. Помнить — это жить. Пробуждение от тяжкого семидесятилетнего беспамятства началось. Мы возвращаемся к коренным началам русской жизни, где вера отцов есть главное национальное богатство.

Церковь называет литургию таинством таинств. В античной Элладе, в Риме и позже в Византии литургией именовали ряд государственных повинностей свободных граждан по укреплению и защите Отечества.

Военный парад, как и все воинские ритуалы (и особенно отдание чести), делает высшую реальность зримой и конкретной для каждого солдата и гражданина.