Мария Колесникова - Воспоминание об Алмазных горах

Колонна партизан растянулась на тридцать верст. Она спускалась к реке по узкому, как лезвие ножа, гребню. Среди партизан ехала на лошади Васса, жена Щетинкина; на руках у нее был сын Шурик. Дочери Клава и Надя — на другой лошади, их накрепко прикрутили к седлу. Васса переговаривалась с женой Кравченко Зинаидой.

Женщинам пришлось постричься, надеть мужские брюки и сапоги.

Тяжелораненых везли на пароконных носилках.

Началась переправа через бурную горную реку. На середине реки лошадь Вассы испугалась чего-то, шарахнулась в сторону. Шурик выскользнул из рук Вассы и упал в ледяную воду.

— Шурик! Шурик! — кричала в отчаянии Васса. Несколько партизан бросились в пенящиеся волны и спасли ребенка.

Кровавыми пятнами просвечивало солнце сквозь хвою сосен и кедров. Люди несли тюки, вещи. Вот кто-то бросил самовар, шубу, швейную машинку, бархатную штору.

Володя Данилкин нес под мышкой томики Пушкина и Лермонтова. Рядом с пареньком шагал корнет Шмаков. Вернее, он едва переставлял ноги, бормотал:

— Жэ фэ, уаллен ну? Я не дойду. На каждом привале кого-нибудь хороним.

— А за каким чертом вы увязались за нами? — сердито спросил Володя.

— Хочу погибнуть за идеалы.

— Ну, если хочешь, тогда погибай молча, не распускай панику. Кстати, какие у вас идеалы?

Корнет не ответил. Он с тоской думал, что случай убить Щетинкина ему так и не представился. Помглавкома подвижен как ртуть. А Шмаков бесконечно устал. От супа из черемши можно протянуть ноги. Куда завел всех Щетинкин? Судя по всему, партизанская армия пробивается на юг, возможно в Урянхай. Если даже Шмакову удастся убить Щетинкина — что дальше? Как выбраться из этой проклятой тайги?

И все-таки Щетинкина надлежало убить. Шмаков разработал на первый взгляд неуязвимый план. Но роковой случай все испортил.

Вечером на привале Щетинкин сидел в кругу своей семьи. Здесь же находился Володя Данилкин. Хлебали суп из черемши. Старшая девочка, Клава, спросила Володю:

— А ты командовать умеешь?

Володя в смущении поглядывал на Щетинкина.

— Если бы при штабе не держали, давно научился бы.

Щетинкин улыбнулся, но промолчал. Однако Володя не хотел упускать повод для разговора.

— А правда, Петр Ефимович, что вы в школе прапорщиков учились?

— Все бывало. Вот встретимся с Красной Армией — тебя в школу красных командиров пошлем. Хочешь?

— Еще как! Я про Наполеона читал.

— Понравилось?

— Нет. Если у буржуев такие полководцы, то как с ними воевать? Нам своих таких бы, только чтобы в императоры не лезли.

— А ты, Владимир, соображаешь. Власть-то, она, брат, хуже язвы моровой, если ее у одного человека в избытке. Тут к себе большую революционную строгость иметь нужно.

— Как у Александра Диомидовича и у вас?

— Ну, сказанул! Масштаб не тот. Мы с этой строгостью родились, наподобие тебя. Доски я строгать умею, вот инструмент с собой таскаю; разобьем белых, авось пригодится. Хочешь, буду тебя приобщать к плотницкому ремеслу?

— Нет. Я, как сознательный боец, хочу уничтожать мировую контрреволюцию.

— Ну, ложись спать, сознательный боец.

В это время к костру подошел корнет Шмаков, обратился к Щетинкину:

— У меня срочное сообщение…

— Говорите.

Корнет Шмаков огляделся по сторонам и зашептал:

— Заговор бывших военнопленных. Хотят захватить лошадей и этой ночью уйти обратно в Заманье…

Щетинкин отбросил ложку и вскочил на ноги.

— Идемте!

Они шагали в кромешной тьме. Шмаков достал из-за голенища сапога широкий охотничий нож, спрятал его в рукав шинели. Там, где тропа заворачивала вправо, корнет резко обернулся, хотел наброситься на Щетинкина, но его остановил властный голос помглавкома:

— Остановитесь!

Шмаков растерялся и не сразу понял, что окрик относится не к нему, а к двум партизанам, вышедшим из темноты и бурелома.

«Я убью его потом, — успокаивал себя корнет, — когда выберемся к первому же населенному пункту». Но случай поторопил события.

Партизаны несли человека. Признав Щетинкина, они остановились.

— На перевале подобрали урянха, — доложил один из партизан. — Раненный. Чуть живой.

— Несите к костру, — приказал Щетинкин.

Тувинца поднесли к костру. Вокруг костра сидели и лежали люди. Сюда подошел и начштаба Иванов. Он курил свою неизменную трубку.

— Иванов, поднять людей! Срочно! — приказал Щетинкин и стал всматриваться в лицо тувинца. Это был молодой человек, лет двадцати пяти, густые волосы ниспадали ему на плечи. На нем был рваный халат, гутулы с загнутыми носками, за поясом — нож в деревянном чехле.

— Кто ты? — спросил Щетинкин.

— Меня зовут Кайгал, — ответил тувинец слабым голосом.

— Куда шел?

— К Щетинкину, за помощью. Урянхи послали.

— Какие урянхи?

— Наши партизаны. Мы разбиты. От моего отряда осталось пятьдесят человек. Казаки гнались за мной. Два дня следил за вами. Догадался, что красные… Я знаю эту тропу.

— Завтра разберемся. А сейчас в лазарет! — распорядился Щетинкин.

И тут Кайгал заметил стоявшего за Щетинкиным корнета Шмакова. Внезапно тувинец выхватил нож из деревянного чехла и резким броском, с возгласом «Собака!», кинулся вперед. Щетинкин сделал прыжок в сторону. В этот миг корнет рукояткой своего ножа ударил тувинца по голове. Кайгал потерял сознание.

— Он хотел убить вас! — сказал корнет Щетинкину.

Щетинкин нахмурился.

— Приведите его в чувство, — приказал он. Шмаков отошел в сторону.

Но Кайгал уже пришел в себя. Он пытался вырваться из рук партизан, кричал:

— Куда делся он?! Где он, где?

— Кто — он? — спросил Щетинкин.

— Турчанинова адъютант!

— Про кого говоришь?

— Шмаков!

Щетинкин был удивлен. Оглянулся. Шмаков исчез.

— Немедленно объявить тревогу! Сейчас же выступаем в поход! — приказал Щетинкин начальнику штаба.

У Иванова был угрюмый вид, он смотрел на Щетинкина усталым взглядом.

— Люди выбились из сил, — после некоторой паузы отозвался он. — Не могут идти…

— Знаю… — Голос Щетинкина сорвался чуть ли не на крик. — Виноват перед вами всеми… Я начальник угрозыска и прохлопал этого хлюста корнета. Но мы не можем, Иванов, терять ни минуты: если корнет предупредит своих, они будут ждать нас. Надо сесть на хвост этому подлецу Шмакову, не дать им опомниться…

По ночной тайге на лошади, низко пригибаясь, скакал Шмаков. Вдруг он резко остановил коня, соскочил на землю. Сгреб валежник и поджег его. Занялись лиственницы, сосны. Трещало, бушевало пламя.

— Господи, помилуй, — произнес Шмаков. Перекрестился. — Ну, коняга, выручай! Адье, господин Щетинкин.

Запахло гарью. Оделась огнем сухая трава. Огненное море плавно разливалось вширь и вдаль. Вот пламя взметнулось яркими всплесками к небу, а потом над тайгой повисло багровое зарево. Окрестности зловеще приоткрылись. Небо накалялось и рдело. В партизанском лагере началась паника.