А Парамонова - Пробуждение: магическая печать (СИ)

— Зачем ты делаешь это? — надрывно спросила она и он замер. — Я же сказала, что хочу быть с Феликсом!

— Эмма, я…

— Черт тебя побери, Альгадо! — закричала она в истерике. — Я действительно люблю его!

И, оттолкнув Артура, Эмма бросилась за Феликсом, не замечая ничего вокруг. Выскочив из конюшни, она сразу же налетела на Демиена.

— Отпусти, — прошипела она, окатив его волной ненависти.

— В чем дело, Керн? Шоколадка, наконец, одумалась и хорошенько лягнула тебя?

Эмма не слушала, все еще пытаясь выбраться из его рук, она смотрела вслед удаляющемуся Штандалю.

— Феликс! Феликс стой! — закричала она, но он не обернулся. — Феликс, пожалуйста!

Но он скрылся за калиткой в саду. Она не знала, откуда вдруг появились силы, но вырвавшись и, пнув Демиена по ноге, девушка хотела броситься за своим парнем, но Альгадо снова задержал её.

— Мать вашу… да что тут происходит?

— Ненавижу тебя! — яростно выкрикнула она и, влепив ему оглушающую пощечину, убежала в сторону своего дома.

Проводив её взглядом, в котором смешались злость и удивление, Демиен обернулся конюшне, из которой вышел черный как ночь Артур.

— Кажется, пощечина предназначалась тебе, — сухо заметил парень, потирая щеку.

Но Артур прошел мимо, проигнорировав слова племянника.

— Ты вообще соображаешь, что творишь? — крикнул ему вслед Демиен. — Ты должен сдерживать свои чувства! Она тебе неровня! Она вообще никто!

— Зарой рот! — подлетев в три прыжка, Артур в ярости схватил его и встряхнул так, что аккуратная прическа парня превратилась в полный бедлам. — Не тебе. Решать. С кем. Я. Должен. Быть!

И, толкнув племянника так, что тот впечатался в дверь, Артур быстрым шагом покинул это место.

— Керномания набирает обороты, — произнес Демиен, сурово глядя ему вслед.

Лежа в своей комнате и продолжая затапливать подушку, Эмма не слушала ни Макса, ни Лилиан, которые увещевали её успокоиться.

— Ты уже два дня сидишь здесь, — заметила Лилиан.

— Но этим ничего не исправишь, — добавил Макс.

— Он не хочет говорить со мной…

— А ты пробовала? — спросил Макс. — Сходи к нему.

— Он не хочет меня видеть…

— Ты изменила ему с его деканом, — напомнила Лилиан, — чего же ты ожидала после этого?

— Лил, — шикнул Макс, — мы здесь не играем в «хороший — плохой полицейский»!

Эмма оторвала голову от подушки и села на кровати.

— Ты права! О чем я думала? Когда он поцеловал меня, я должна была сразу же его оттолкнуть.

— И, что же тебе помешало? — Лилиан села рядом и взяла её за руку.

— Я не знаю, — снова разревелась Эмма. — Меня тянет к нему словно магнитом. Я люблю Феликса и я не думаю об Артуре, когда он где-то там. О Феликсе я думаю всегда, но, когда Артур находится рядом, меня тянет к нему с невероятной силой! Господи, ну как я могла броситься к нему на шею в порыве радости?!

— Может быть, ты любишь и его? — предположил Макс. — Возможно, ты любишь их обоих, Эм.

Эмма на минуту застыла, и колесики в её голове завертелись. «Ты действительно нравишься мне, — вспомнила она слова, сказанные Артуру в ответ на его признание, — но я люблю Феликса». Они были сказаны искренне, и она знала — так и есть: она не испытывает любви к декану физмата, это было скорее влечение, нежели любовь, но оно поглощало её способность мыслить здраво, когда Артур проявлял к ней чувства.

— Ненавижу себя!

Новый поток рыданий и слез заставили Макса сесть рядом и обнять её.

— Тише, тише, — прошептал он, — все наладится, Эм, он простит…

— Я не люблю Артура! — проревела ему в шею Эмма. — Мне нужен Феликс!

— А меня больше волнует поведение Шорса, — сказала Лилиан.

Эмма понимала, что Артур ни спроста снял её с совместных занятий с группой Феликса в эти дни.

— Ты знаешь, — продолжала Брейн, — я говорила с Соболевой и она призналась, что у неё чувство, будто он нарочно провоцирует Демиена и Феликса на спор. В итоге, они уже раз пять сцепились за эти дни. И, кстати, последняя драка была из-за тебя.

— Что? — вытерев глаза, Эмма уставилась на подругу.

— Альгадо сказал Штандалю, что тот совершенно зря расстраивается из-за какой-то девки, и что подобных, дальше идет цензура, в академии валом.

— А что Феликс? — бледнея, проговорила Эмма.

— А Феликс приложил его кулаком под дых так, что тот улетел в дальний угол комнаты, собрав по пути все столы. А потом он сказал ему, что ты — самое чистое и светлое, что Альгадо мог наблюдать в своей никчемной жизни.

— Чистая и светлая, — повторила Эмма, готовясь, вновь обрушится на друзей водопадом слез, — он так сказал?

— Он любит тебя, Эмма! — сказал Макс. — Просто сейчас ему больно, и он не знает, что делать.

— Может быть ему нужно время? — Лилиан погладила подругу по волосам и та повернулась к ней.

— А если, у нас его нет? Что если, через две недели мы все умрем?

Макс и Лилиан, казалось, не поняли и, решив внести ясность, она сказала:

— Затмение.

Как же быстро они забыли и успокоились, и это не было столь удивительно, ведь Диего Альгадо держал свое слово. Он лишь раз покинул поместье на сутки, и вернулся обратно с удвоенным числом охранников. Теперь они окружали поместье плотным кольцом. И, судя по нервно-обозленному взгляду Соболева, это серьезно его раздражало.

— Мы пройдем это, — уверенно сказал Макс.

— На нашем первом собрании, Феликс обнял меня и сказал, что никто из нас не погибнет этим летом, — вспомнила Эмма. — Он сказал, что всегда будет рядом со мной.

— Значит, будет! — пообещала Лилиан. — И не смей продолжать этот водопад! Сегодня — тридцатое мая, а это значит, что завтра твой день рождения!

— Поговори с ним, — настаивал Макс, — сделай хоть что-то, привлеки внимание. Дай ему основания верить тебе, пусть все поверят!

— Тем более, что сейчас будет ужин, — Лилиан поднялась на ноги и потянулась, — и я лично притащу его в столовую!

— Дать основания верить, — повторила Эмма.

Лицо её просветлело и, вытерев последние слезы, она поднялась вслед за подругой.

— Макс, мне нужна твоя помощь!

Феликс Штандаль не мог долго сопротивляться, кода две девушки слезно умоляли его прийти на ужин. Вот уже несколько дней он избегал всех мест, где они могли встретиться. Но сегодня Лил и Вивиен просто вытащили его из комнаты, грозя всемирным потопом. Столовая как всегда была полна, но самому ему вовсе не хотелось есть. И голод впервые дал знать о себе именно сейчас, когда они спустились на выложенный плиткой пол обители чревоугодия.

Бросив короткий взгляд на их стол, он отметил, что Эммы нет. Он сел, ужин начался, но никто так и не сказал ему, где она, а он и не спрашивал, потому что спросить значило бы признать перед всеми, что он еле сдерживается, чтобы не поддаться желанию — побежать искать её в каждом уголке поместья.