Эжен Сю - Тайны народа

— Не хочешь ли ты уйти вместо меня, Рабузигед? — спросил умирающий. — Боюсь, что уже слишком поздно…

— Нет-нет, — поспешно ответил Рабузигед. — Прошу тебя только отдать Нуарену эти три серебряные монеты, которые я был должен ему. Я боюсь, чтобы он не пришел за ними сам в лунную ночь в образе демона.

И Рабузигед, порывшись в своем мешке из кожи ягненка, вынул три серебряные монеты с лошадиными головами и положил их к ногам Армеля.

— Я передам твои деньги, — сказал умирающий едва слышно и прошептал в последний раз на ухо Юлиану: — Мне все-таки очень хотелось бы послушать… чудные рассказы… путешественника…

— Успокойся, брат Армель, — тихо ответил ему Юлиан. — Я буду внимательно слушать эти чудесные рассказы сегодня вечером, чтобы хорошенько запомнить их завтра. Я расскажу их тебе… Мне будет скучно здесь без тебя. Мы поклялись никогда не расставаться, и я уйду жить в том мире вместе с тобой.

— Так ты придешь? — прошептал умирающий, и лицо его просияло. — Придешь… завтра?

— Завтра, клянусь Гезу, я приду к тебе, Армель.

Вся семья, слыша это обещание Юлиана, смотрела на него с уважением.

— Тогда до скорого свидания, брат Юлиан, — произнес раненый задыхающимся голосом, но с довольным лицом. — Слушай внимательно… рассказы… А пока… привет вам всем…

Он протянул руку, и все родные стали дружески прощаться с ним, как прощаются с уезжающим в далекое путешествие.

Когда Армель умер, Жоэль закрыл ему глаза и велел положить его возле жертвенника, над которым стоял сосуд с семью ветками омелы. Тело покрыли дубовыми ветками, снятыми с алтаря, так что оно превратилось в зеленый холмик, возле которого остался сидеть Юлиан.

Глава семьи, наполнив вином кубок, пригубил его и, передавая гостю, сказал:

— Да будет счастливо путешествие Армеля, так как он был всегда справедлив и добр! Да найдет он тех, кого мы любили, и да передаст им о нашей любви!

Чаша обошла всех, и все желали Армелю счастливого пути. Потом собрали со стола остатки ужина, и все уселись вокруг очага, с нетерпением ожидая обещанных рассказов.

Чужестранец, видя, что глаза всех обращены на него, сказал Жоэлю:

— Итак, вы ждете от меня рассказа?

— Рассказа! — вскричал Жоэль. — Скажи лучше двадцать рассказов, сто рассказов! Ведь ты видел столько стран, столько людей! О, клянусь Огмием, мы не удовлетворимся одним рассказом.

— Нет, — подтвердили хором остальные. — О нет! Нам мало одного рассказа!

— Но в наше время, — сказал чужестранец с задумчивым и суровым видом, — было бы лучше действовать, чем рассказывать и слушать веселые сказки.

— Я не понимаю тебя, — произнес с удивлением Жоэль.

Все молча уставились на чужестранца.

— Ты не понимаешь меня? — сказал печально путешественник. — Ну, делать нечего… Я исполню свое обещание. Данное слово надо держать. — Потом, указывая на Юлиана, все еще сидящего в глубине залы рядом с телом Армеля, он прибавил: — Надо, чтобы этот юноша мог рассказать что-нибудь завтра своему другу, когда он пойдет за ним в другой мир.

— Рассказывай, — сказал Юлиан, опираясь головой на руки, — рассказывай. Я не пророню ни одного твоего слова. Армель в точности узнает твой рассказ.

— Два года назад, — начал чужестранец, — путешествуя среди галлов на берегах Рейна, я попал однажды в Страсбург. Когда я вышел из города, чтобы прогуляться на берегу реки, я увидел большую толпу народа, следовавшую за мужчиной и женщиной. Оба были молоды и прекрасны и держали с двух сторон щит, на котором лежал малютка нескольких дней от роду. Мужчина имел беспокойный и мрачный вид, женщина была бледна и спокойна. Они остановились на берегу реки, там, где течение ее очень быстро. Я подошел ближе и спросил у кого-то в толпе, кто эти люди. «Это Виндорикс и жена его Альбреж». В это время я увидел, как Виндорикс подошел к своей жене и мрачно сказал ей: «Время настало». — «Так ты этого хочешь? — спросила Альбреж. — Ты хочешь?» — «Да», — ответил муж. — «Меня берут сомнения, я хочу быть в твоем желании уверенной. Пусть будет по-твоему», — сказала жена. Тогда, взяв щит с ребенком, улыбавшимся и протягивавшим к нему ручонки, Виндорикс вошел в воду по пояс и поднял щит над головой, оглядываясь в последний раз на жену. Она стояла на берегу с высоко поднятой головой, с уверенным взглядом, со скрещенными на груди руками, неподвижная, как статуя. Протянув правую руку к мужу, она, казалось, говорила ему: «Делай, что задумал…» Трепет волнения пробежал в толпе, когда она увидела, что Виндорикс кладет щит с ребенком на поверхность бурной реки и собирается отнять руки…

— Злодей! — вскричала Маргарид. — А эта женщина! Как она могла оставаться на берегу?

— Но что означало это варварство, друг гость? — спросила Генори, молодая жена Гильхерна, крепко прижимая к себе своих детей, Сильвеста и Сиомару, которые сидели у нее на коленях.

Чужестранец знаком потребовал молчания и продолжал:

— Едва поток унес щит с ребенком, как отец поднял к небу дрожащие руки, как бы призывая богов, и потом с мрачным отчаянием следил за движением щита. Напротив, мать смотрела на него так спокойно, точно, она нисколько не боялась за своего ребенка.

— Не боялась? — вскричал Гильхерн. — Но ребенок подвергался верной смерти!

— Чудовищная мать! — вскричала его жена Генори.

— И никто из толпы не бросился спасать его? — сказал Юлиан, думая о своем друге. — О, это потрясет сердце Армеля, когда он услышит этот рассказ!

— Два раза щит едва не погрузился в воду в водоворотах, — продолжал чужестранец, — и мать при этом нисколько не изменилась в лице. Наконец он спокойно поплыл по течению реки. Тогда вся толпа крикнула, захлопав в ладоши: «Лодку, лодку!» Двое людей вскочили в лодку и в несколько минут были у щита, который и вытащили из воды вместе с заснувшим ребенком.

— Благодарение богам, он спасен! — вскричало почти все семейство Жоэля, вздохнув с облегчением.

— Пока вынимали из воды щит с ребенком, Виндорикс, лицо которого теперь сияло от счастья, подбежал к жене и вскричал, протягивая к ней руки: «Альбреж, Альбреж! Ты говорила правду! Ты была верна мне!» Но Альбреж гордо ответила, отстраняя мужа: «Уверенная в моей правоте, я не боялась за ребенка. Боги не могли наказать невинную мать, погубив ее сына. Кто подозревает женщину, тот оскорбляет ее. Я возьму ребенка, и ты больше не увидишь нас, ни меня, ни его. Как мог ты сомневаться в честности своей жены!» В эту минуту с торжеством принесли ребенка. Мать кинулась к нему, как львица к детенышу, и страстно прижала его к своей груди. Спокойная и холодная до этого времени, она горячо осыпала ласками своего ребенка, унося его с собой.

— О, это была истинная галльская женщина! — сказала жена Гильхерна. — «Кто подозревает женщину, тот оскорбляет ее!» Это хорошо сказано!