Марк Твен - Похождения Гекльберри Финна (пер.Энгельгардт)

Том стоял еще некоторое время посреди хижины, как будто стараясь что-то припомнить. Старания эти не замедлили увенчаться успехом.

— А ведь я чуть не забыл про один очень важный предмет. Как ты думаешь, Джим, мог бы ты вырастить здесь цветок? — спросил он.

— Пожалуй, и мог бы, сударь, но только здесь ведь порядком темновато, а это растениям вредно. Если цветок тут и вырастет, то уж, разумеется, самый чахлый.

— А ты все-таки попробуй вырастить что-нибудь. Многие знаменитые узники забавлялись этим в часы досуга.

— Думаю, сударь, что здесь можно было бы раз вести бурьян, но только игра ведь положительно не будет стоить свеч.

— Не беспокойся, будет стоить. Мы принесем тебе несколько отросточков, а ты посади их в уголке и ухаживай за ними хорошенько. Только заметь себе, что эти растеньица надо будет называть не бурьяном, а пиччиолой. Так всегда принято, когда что-нибудь выращено в тюрьме. Поливать их можешь собственными своими слезами.

— К чему это, когда у меня имеется ключевая вода?

— Для этих растений нужны слезы узника, а вовсе не ключевая вода. Их всегда поливают слезами.

— Уверяю вас, сударь, что бурьян у меня вдвое лучше вырастет при поливке ключевой водой, чем у любого другого парня, который стал бы его поливать слезами.

— Это совершенно безразлично; ты все-таки дол жен поливать свою пиччиолу слезами.

— В таком случае она умрет у меня на руках, сударь, так как я почти никогда не плачу.

Крысы. — Веселое общество в постели. — Соломенное чучело.

Утром мы сходили в город, купили там проволочную мышеловку, принесли ее с собой, разыскали наиболее благонадежную крысиную дыру и через час изловили пятнадцать штук самых бойких крыс, после чего спрятали мышеловку вместе с крысами в надежное место, а именно под кровать к тетушке Салли. Пока мы ходили после того ловить пауков, маленький Томас-Франклин-Бенжамен-Джефферсон-Александр Фельпс нашел ее там и открыл дверцы, чтобы посмотреть, станут ли вы ходить оттуда крысы. Они, разумеется, не заставили себя об этом просить. Тетушка Салли вернулись в свою комнату, и мы, придя с охоты, нашли ее стоящей на кровати и кричащей благим матом. Крысы же, со своей стороны, старались всячески не давать ей соскучиться. Угадав сразу, что мы напустили ей в комнату крыс, она старательно выколотила у нас пыль из платья упругим и крепким ореховым хлыстом. Мы терпеливо подчинились своей участи, но часа через два изловили еще штук пятнадцать или шестнадцать крыс, впрочем, уже далеко не столь бойких, как первые. Те, без сомнения, представляли собой аристократию подполья в лучшем смысле этого слова. Я никогда не видал таких проворных крыс, как милашки, составлявшие первую изловленную нами партию.

Раздобыв себе великолепную партию пауков, жу ков, лягушек, гусениц и т. п., мы с удовольствием запаслись бы и гнездом шмелей, но не решились им овладеть, так как хозяева были дома. Уходить с пустыми руками мы не хотели, а потому долгонько-таки стояли неподалеку от гнезда. Мы рассчитывали, что непременно случится одно из двух: или шмелям на доест сидеть дома и они улетят, или же нам надоест их дожидаться. Случилось последнее. Мы вторично зашли их навестить и осторожно подкрались к гнезду, но оказалось, что шмели выставили часовых, которые своевременно подняли тревогу, вследствие чего мы опять остались с пиковым интересом. Отчаявшись тогда в успехе, мы отправились ловить змей, подцепили дюжины две ужей и пестрых полосатых змеек, завязали их в мешок и отнесли к себе в комнату. Как раз к нашему возвращению подали ужин, который мы, без сомнения, заслужили, так как порядком утомились. На вопрос, были ли мы голодны, я думаю, не стоило бы даже и отвечать. По возвращении в спальню мы не нашли, однако, в мешке ни одной змеи. Он оказался плохо завязанным, так что их как-то угораздило оттуда выбраться. Мы не особенно сокрушались об этой утрате, рассчитывая найти этой дичи в достаточном количестве по соседству. Действительно, долго еще после того нельзя было пожаловаться в доме на недостаток в змеях. Время от времени они неожиданно падали с потолков и балок, обыкновенно стараясь угодить прямо в тарелку или же спуститься прямо на шею, причем сплошь и рядом выбирали такое время, когда в них не представлялось ни малейшей надобности. Положим, все это были хорошенькие полосатые змейки, и к тому же вполне безвредные, но для те тушки Салли это представлялось совершенно безразличным. Она ненавидела змей, к каким бы породам они ни принадлежали, и не могла выносить их по соседству с собой, как бы нежно они не пытались к ней пристроиться. Каждый раз, когда какой-нибудь змее случалось свалиться на тетушку Салли, — она, то есть тетушка, какой бы важной работой ни занималась в эту минуту, тотчас же бросала свою работу и убегала прочь. Тетушка была положительно странная женщина. Если бы вы слышали только, какой подымала она крик! Она ни за что на свете не согласилась бы, кажется, дотронуться до змеи даже щипцами. Когда ей случалось, отправляясь вечером в спальню, находить змею у себя в постели, она отчаянно взвизгивала и подымала такой скандал, словно в доме начался пожар. Она так измучила своего старика мужа, что он, по собственному признанию, возроптал наконец против Премудрости Божией, создавшей змей. Прошла уже целая неделя с тех пор, как последняя змея вы ползла из дому, а тетушка Салли все еще не исцелилась окончательно от страха, который они ей нагнали. Напротив, этот страх проявлялся у нее во всей силе. Стоило только ей о чем-нибудь задуматься, и она вскакивала, словно ужаленная, если только кто-нибудь из нас, шутки ради, дотрагивался ей сзади до шеи потихоньку перышком. Мне это казалось очень смешным и странным, но Том уверял, что все женщины уж таковы и что они созданы таким образом по какой-то неведомой нам причине.

Нам доставалась добрая порка ореховым хлыстом каждый раз, когда какая-либо змея попадалась тетушке на глаза. Она уверяла, однако, будто все это цветочки по сравнению с теми ягодками, которые выпадут на нашу долю, если мы вздумаем вторично затащить таких гадин в ее дом. Хлыст тетушки Салли не производил на нас особого впечатления, но все-таки мы до некоторой степени стеснялись обзавестись новой партией змей. Под конец, однако, мы добыли и змей, и все остальное, в чем у нас имелась необходимость. Трудно представить себе хижину, имевшую более счастливый вид, чем жилище Джима, в то время как бессловесные его товарищи, заслышав музыку, выползали, чтобы насладиться ею, и взбирались к нему на постель! Джим недолюбливал пауков, и они при обыкновенных условиях платили ему той же монетой, но когда он принимался играть на еврейской арфе, пауки спускались отовсюду прямо к нему, так что его бросало попеременно от страха то в жар, то в холод. Он уверял, будто для него самого почти не оставалось места в постели, после того как пришлось приютить туда точильный камень, змей и крыс. Во всяком случае, спать там было, по его словам, немыслимо, так как настроение всех квартирантов, за исключением точильного камня, было весьма оживленное. Хуже всего то, что они ни за что не хотели уснуть одновременно. Когда, бывало, спят змеи, крысы бегали и прыгали, как бешеные, а когда крысы сходили со сцены, их место тотчас же заступали змеи. Таким образом, кровать Джима служила как бы цирком, на котором две труппы попеременно давали представления. Если он пытался уйти оттуда и выбрать себе местечко поспокойнее, за ним охотились немедленно пауки, которых, без сомнения, возмущал подобный беспорядок. Как бы то ни было, Джим объявил, что если ему вообще удастся выбраться на свободу, то он ни за какие деньги не согласится сделаться снова узником.