Марк Твен - Прогулка заграницей

Мы спали цѣлыхъ полтора часа и проспали виды Мейрингена!

Чтобы убѣдиться въ этомъ, вовсе не требовалось, чтобы кто-нибудь мнѣ подсказалъ. Если бы я былъ дѣвицей, то и тогда разразился бы проклятіями отъ ярости. Облегчивши себѣ душу, я разбудилъ Гарриса и далъ ему понять, какого я обо всемъ этомъ мнѣнія. Но вмѣсто того, чтобы чувствовать себя пристыженнымъ, онъ на меня же накинулся съ упреками въ безпечности. Онъ сказалъ, между прочимъ, что путешествіемъ по Европѣ онъ надѣялся пополнить свое образованіе, но что со мной можно проѣхать весь свѣтъ изъ конца въ конецъ и ничего не увидѣть, такъ какъ меня упорно преслѣдуетъ неудача. Затѣмъ, онъ началъ было выражать соболѣзнованіе по поводу нашего курьера, которому тоже не удалось ничего видѣть изъ-за моей безпечности; но я, чтобы прекратить этотъ надоѣвшій мнѣ разговоръ, намекнулъ Гаррису, что не худо бы было, если бы онъ вернулся опять на вершину и сдалъ бы мнѣ по возвращеніи отчетъ о тѣхъ картинахъ и видахъ, которые онъ тамъ увидитъ; моя хитрость заставила замолкнуть его батареи.

Печально проѣхали мы черезъ Бріенцъ, знаменитый обиліемъ всевозможныхъ рѣзныхъ издѣлій и невыносимый по отчаянному кукуканью его часовъ, и только подъѣзжая къ мосту, перекинутому черезъ голубыя воды шумливой рѣки передъ самымъ въѣздомъ въ хорошенькій городокъ Интерлакенъ, пришли мы въ себя отъ постигшаго насъ огорченія. Это было уже почти на-заходѣ солнца, такъ что весь переѣздъ отъ Люцерна мы совершили въ десять часовъ.

Мы помѣстились въ гостинницѣ «Hôtel Jungfrau», въ одномъ изъ тѣхъ громадныхъ учрежденій, которыя созданы новѣйшею предпріимчивостью чуть ли не въ каждомъ мало-мальски привлекательномъ мѣстѣ континента. За табльдотомъ собиралось большое общество, причемъ разговоръ, по обыкновенію, шелъ на всевозможныхъ языкахъ.

За столомъ прислуживали женщины, одѣтыя въ живописные костюмы швейцарскихъ поселянокъ. Костюмъ состоитъ изъ простого gros de laine, украшеннаго пепельнаго цвѣта бантами, кофты цвѣта sacrebleu ventre saint gris, сложенной по бокамъ въ видѣ біе, съ отворотами, petite polonaise и узенькими вставками цвѣта pâté de foie gras. Всѣ онѣ выглядывали въ немъ чрезвычайно пикантно и кокетливо.

На щекахъ одной изъ этихъ прислужницъ, женщины лѣтъ уже подъ сорокъ, красовались бакенбарды, спускавшіяся до половины щеки и имѣвшія въ ширину около двухъ пальцевъ; цвѣта онѣ были темнаго, очень густыя и длиною достигали одного дюйма. Мнѣ не рѣдко приходилось встрѣчать на континентѣ женщинъ съ весьма замѣтными усами, но женщина-бакенбардистъ попалась мнѣ здѣсь еще впервые.

Послѣ обѣда всѣ гости, какъ мужчины, такъ и дамы, перешли на открытую веранду и въ цвѣтникъ, разбитый передъ нею, чтобы воспользоваться вечерней прохладой; но когда сумерки перешли въ полную темноту, всѣ собрались въ обширной, пустынной гостиной, самой неуютной, непривѣтливой комнатѣ каждой лѣтней гостинницы на континентѣ. Разбившись на группы по двое и по трое, гости занялись разговоромъ вполголоса и выглядывали угнетенными, скучающими.

Въ гостиной стояло небольшое піанино; это былъ разбитый, разстроенный, хрипящій инвалидъ, вѣроятно, худшій изъ всѣхъ піанино, какія только случалось мнѣ видѣть. Одна за другой подходили къ нему пять или шесть скучающихъ дамъ, но, взявъ нѣсколько пробныхъ аккордовъ, поспѣшно обращались въ бѣгство. Однако же, нашелся любитель и на этотъ инструментъ, да еще при томъ изъ Арканзаса — моей родины. Это была молоденькая женщина, повидимому, только-что вышедшая замужъ и не утратившая еще отпечатка чего-то дѣвичьяго, невиннаго; ей было не болѣе 18-ти лѣтъ; только-что соскочившая со школьной скамейки, счастливая своимъ важнымъ, обожающимъ ее молодымъ мужемъ, она была чужда всякой аффектаціи и ни мало не стѣснялась окружающей холодной, безучастной толпой. Не успѣлъ замеретъ въ воздухѣ пробный аккордъ, какъ всѣ присутствующіе сразу же поняли, что несчастной развалинѣ предстоитъ исполнить свое назначеніе. Вернувшись изъ комнаты со связкой ветхихъ нотъ, супругъ любовно склонился надъ ея стуломъ, готовясь перевертывать листы.

Пробѣжавъ пальцами по всей клавіатурѣ, что заставило всю компанію стиснуть зубы, какъ бы отъ мучительной боли, молодая женщина безъ дальнѣйшихъ проволочекъ ко всеобщему ужасу заиграла «Битву подъ Прагою»; со смѣлостью, достойной лучшей участи, бродила она по горло въ крови убитыхъ; изъ каждыхъ пяти нотъ она брала двѣ фальшивыхъ, но душа ея была въ пальцахъ и она не думала останавливаться, чтобы поправиться. Долго выдерживать это истязаніе у слушателей не хватило силъ; по мѣрѣ того, какъ канонада дѣлалась все сильнѣе и ожесточеннѣе, а число фальшивыхъ нотъ достигло 4-хъ изъ пяти, публика стала понемногу уходить изъ зала, нѣкоторые болѣе упорные, удерживали свои позиціи еще минутъ съ десять, но когда наша дѣва, дойдя до «стона раненыхъ», принялась выматывать изъ нихъ внутренности, то и они спустили предъ нею флагъ и обратились въ бѣгство.

Никто еще не одерживалъ болѣе полной побѣды; я былъ единственнымъ бойцомъ, оставшимся на полѣ сраженія, да притомъ у меня вовсе и не было желанія покинуть своей соотечественницы. Не любя посредственностей, всѣ мы восхищаемся талантомъ и геніальностью; музыка же эта была въ своемъ родѣ совершенствомъ, безъ сомнѣнія, будучи самою худшею музыкою, которая когда-либо раздавалась на нашей планетѣ.

Я подсѣлъ поближе и не потерялъ ни одной нотки. Когда она кончила, я попросилъ ее сыграть то же самое еще разъ. Весьма польщенная, она поспѣшила исполнить мое желаніе и принялась играть еще съ большимъ воодушевленіемъ. На этотъ разъ она ни одной ноты не взяла правильно. Въ крикъ раненыхъ она вложила столько чувства, что подъ ея искусными пальцами человѣческое страданіе получило совершенно новую для насъ окраску. Цѣлый вечеръ не складывала она оружія, и все это время самые смѣлые изъ числа собравшейся на верандѣ публики не осмѣливались показаться въ гостиной и только время отъ времени прикладывали свой носъ къ оконнымъ стекламъ и любовались на насъ. Какъ только оба супруга, по горло насытившись музыкой, удалились, гостиная снова наполнилась туристами.

Какая перемѣна совершилась со Швейцаріей, да и со всей Европой за послѣднее столѣтіе. Семьдесятъ или девяносто лѣтъ назадъ Наполеонъ былъ чуть ли не единственнымъ человѣкомъ въ Европѣ, котораго можно было назвать путешественникомъ, по крайней мѣрѣ, только онъ одинъ серьезно относился къ своимъ путешествіямъ и посвящалъ имъ все свое время; теперь же всѣ стали путешественниками, и Швейцарія, а равно и многія другія области, бывшія лѣтъ сто назадъ совершенно неизвѣстными и никѣмъ не посѣщаемыя, сдѣлались въ наше время какими-то муравейниками, которые въ теченіе всего лѣта кипятъ иностранцами. Но, виноватъ, я опять удалился отъ своего разсказа.