Олесь Донченко - Карафуто

При свете молнии Володя увидел, что речка вышла из берегов, заполнила узкую долину и с ревом катит бурлящие волны. С каждой минутой вода все ближе подступала к юноше.

Взобраться на сопку было невозможно, склоны ее спадали почти торчком. Володя попробовал было спуститься немного вниз, чтобы выйти из долины, пробираясь возле ревущего потока. Но едва сделал шаг вперед, как оказался по колени в воде.

Он хотел броситься назад, но что-то ударило по ногам, свалило его и понесло. Юноша крепко схватился руками за что-то скользкое и твердое.

«Дерево!» — мелькнула догадка.

Это в самом деле было вырванное с корнем дерево, и к его стволу Володя крепко прижался. Молния прорезала тьму, и он увидел, что плывет серединой долины на бушующих пенистых гребнях.

Несколько раз дерево с разгону налетало на какие-то преграды, что-то трещало, ухало, но юноша крепко держался, и ствол, наверное, хорошо отесанный, снова стремглав несся серединой могучего потока.

Руки у юноши занемели, тем не менее он знал, что выпустить ствол — значит погибнуть. Водоворот закрутил бы и выбросил где-то на землю его мертвое тело.

Володя попробовал устроиться немного лучше. Он перекинул ногу через дерево и таким образом оказался на нем верхом. Но долго плыть не пришлось. Поток со страшной силой швырнул дерево с Володей на какие-то кусты.

Гроза утихала. Насквозь мокрый мальчишка дрожал, как в лихорадке. Стучали зубы.

«Если бы меня сейчас увидела мама, — подумал он, — она сказала бы, что мне не миновать гриппа».

— Грипп — ерунда, — вслух сказал он. Но у него вышло: грррибббуррици…

До самого утра Володя прыгал и делал физкультурные упражнения, чтобы согреться. Утром, когда взошло солнце, он высушил одежду, затем крепко заснул. Спал долго, проснулся уже в полдень, когда солнце стояло высоко над головой.

Дикая конопля качала стройные стебли. Небольшая таежная речушка журчала по каменистому руслу.

Володя решил пойти против ее течения прямо на север.

Идти было очень тяжело. Часто приходилось обходить болота, в которых речушка терялась, перебираться через груды камней, сползших с соседних сопок. В конце концов он попал на участок с валежником, где после нескольких шагов должен был отдыхать.

Двое суток шел Володя вдоль этой речки, временами теряя ее и снова натыкаясь на нее, всегда журчащую, с прозрачной холодной водой.

Начался подъем на взгорок. Тут речушка начала сужаться, и в итоге превратилась в небольшой ручеек.

В конце концов в узком ущелье гор Володя увидел его начало. Здесь, на взгорье сопки, вытекало из-под земли несколько ручейков, образуя небольшое болото. С того болота и начиналась речушка.

Ущелье простиралось с юга на север. Володя в скором времени вышел в долину, густо поросшую березами, осинами, тополями и хвойным лесом.

В последние дни пришлось очень голодать, питаясь только ягодами и головастиками, которые случались в небольших болотах, и Володя еле волочил ноги.

Вечером он услышал глухой шум. А скоро увидел водопад. Пенистые буруны, падая с трехметровой высоты, скакали по камням и отпрыгивали вперед..

Володя остановился, пораженный могущественной и дикой красотой природы. Солнце садилось за сопку, верхушки исполинских пихт надели огненные, полыхающие шапки. Величественную тишину этого глухого таежного закоулка нарушал только шум водопада. Из ущелья уже выползал черный мрак, по венцы, как чашу, наполняя собой долину. Гасли верхушки пихт. Где-то далеко прозвучал то ли стон, то ли вопль неизвестного зверя и замер.

Это была нетронутая пустынность, таежная глухомань. Ни дорог, ни тропинок. Тайга и тайга, сопки, кручи, горные ручьи, таежные озера с пряной водой, крепко настоянной на ароматных болотных травах.

Ночная тьма быстро окутывала крутояры высоких сопок… Володя думал о тех сокровищах, которые прячут в своих недрах эти таежные горы. Думал об отце…

«Эх, отец, если бы ты сюда пришел!» Здесь, у водопада, юноша и заснул. Однообразный шум убаюкивал, и когда Володя проснулся, было позднее утро. Солнце подбилось уже высоко.

Утром местность была еще лучше, чем вечером. Водопад играл на солнце радугой. Могучие скалистые сопки столпились над долиной.

Тем не менее долго любоваться этой красотой Володе мешал голод. Надо было раздобыть чего-то съедобного.

Юноша пошел дальше, все время стараясь держаться выбранного направления — на север. Он был уверен, что не ошибся. Солнце служило ему верным указателем.

Лес все более редел. Вместо деревьев-великанов пошел невысокий березняк. Ноги увязали в песчаном иле. Молодые сосны и ели сбегали на отвесное взгорье сопки.

В скором времени Володя нашел кусты брусники и подкрепился ягодами. Но голод этим не унял.

Он остановился и с тоской осмотрелся. Тайга! Тайга! И нигде, на сотни километров вокруг, нигде ни единого человеческого жилья! Где же граница? Далеко ли еще до пятидесятой параллели? Сколько же еще ему идти вперед и вперед, голодному, почки босому, в лохмотьях?..

Страшно. Молчит тайга. Глухомань.

«Главное, не отчаиваться, — подумал Володя. — Отец ждет… Он держится до последнего. И он думает обо мне, надеется».

И Володя снова пошел вперед, отгоняя отчаяние и уныние, стараясь не прислушиваться к подлому, голодному червячку, что шевелился под сердцем.

Где-то в полдень он присел отдохнуть под березой. И ему что-то такое примерещилось… не разобрать: будто лежат какие-то заступы, одежда… Лежат совсем недалеко, в нескольких шагах.

Володя протер глаза. Обман зрения, наверное. От слабости и голода. И еще протер глаза. Нет, это не обман…

Порывисто вскочив, бросился вперед. Лежат возле песчаного холма два новеньких блестящих заступа, ведро, синий пиджак из ткани, которую носят китайцы, а на нем… пачка папирос.

Взял папиросы, осторожно покрутил в руках. Полная пачка, не начатая. Испуганно осмотрелся. Мысль об опасности пронзила мозг. «Так, так. „Гордон Бат“ [13] « Гордон Бат » — самые дешевые папиросы, очень распространенные в Японии. — японские папиросы!»

Каждую минуты можно было ждать, что появится хозяин этого имущества. Встреча с ним в тайге не обещала Володе ничего хорошего. Юноша быстро вернул назад папиросы и кинулся прочь. Сосны и молодой березняк расступились, и перед ним открылась небольшая лужайка, по которой в песчаном иле протекал ручей. Двое японцев, согнувшись, копали заступами песок, ссыпая его в ящик. Еще двое сидели на корточках над ручьем, болтая в воде руками.

Володя инстинктивно присел за елкой, потом, пятясь, подался в ту сторону, где можно было спрятаться в густых зарослях молодого березняка, елок и кустов бузины.

Японцы не заметили его. Они были очень увлечены работой. Володя сразу догадался, что японцы копали и промывали золотоносный песок. Очевидно, это была артель старателей, моющих золото тайком от правительства. Лучше быть подальше от них. Они не любят свидетелей, а тайга умеет молчать.