Иван Арсентьев - Три жизни Юрия Байды

У Варухина замерло сердце, когда он заметил, как в лице Вассы что-то неуловимо изменилось. Он пристально посмотрел на нее. «Что означают эти слова? Может быть, она так ершится потому, что осознала свое поражение и стремится достойно выпутаться?»

Вдруг на взволнованном лице Вассы появилась какая-то странная, пугающая торжественность, губы ее шевельнулись, она что-то сказала про себя, резко повернулась и быстро пошла к землянке.

Варухин слов не разобрал, но уловил то невыразимое отвращение, которое она испытывала к нему при этом разговоре. И он понял, что гибель Байды не принесет ему того, к чему от так стремился, и уже ничего не изменит.

Как только взошло солнце, над пустошью появилась вражеская «стрекоза», пролетела и скрылась. Утром от разведчиков стали поступать донесения о перемещении карательных подразделений. Партизаны заняли окопы и стрелковые ячейки, наблюдательные пункты и замаскированные пулеметные гнезда. Коржевский выбрал хорошую позицию, с вершины вытянутого бугра было видно далеко. Два подержанных полевых телефона — новинка в техническом оснащении партизан — связывали командира с орудийным расчетом и с отдаленным, крайне уязвимым левым флангом. Очень трудное место для обороны занимал тот самый резервный взвод, что отличился вчера в бою под Покровкой. Его усилили станковым пулеметом и гранатометчиками.

Около двенадцати часов дня командир взвода передал по телефону, что ему хорошо видны в бинокль эсэсовцы в черных шинелях, сгрудившиеся на пересечении двух просек, обозначенных на карте номерами 14 и 37. Что-то делают… То ли демонстрируют для отвлечения какого-то маневра, то ли готовятся к атаке. Ружейным и пулеметным огнем до них не достать.

Коржевский приказал артиллеристам открыть огонь по скоплению СС. Орудие ударило раз, другой. Со взвода передали: «Снаряды разорвались неизвестно где». Коржевский крикнул сердито в трубку:

— Вы чем там стреляете? Консервными банками?

Наводчик выругался в сердцах, открыл замок, прицелился через ствол и третьим снарядом точно угодил в середину мутной массы на перекрестке 37-й и 14-й просек.

— Жрите ваш «паприкаш», так вас перетак!.. — снова выругался наводчик и, выпустив еще пять снарядов, скомандовал своим: — Беречь боезапас! — и присел на лафет.

Артиллерийский огонь партизан явился для карателей, очевидно, как гром с чистого неба. Эсэсовцы засуетились, забегали и тут же сами открыли стрельбу.

Опять над деревьями затарахтела «стрекоза». Пулеметчики пустили по ней несколько очередей. Коржевский сказал:

— Эта зараза — корректировщик.

— Не исключено… — согласился Афанасьев.

И точно. Батарея противника только его, видимо, и ждала: сразу же снаряды стали ложиться прицельно и густо, осколки проносились рядом, прижимали партизан к земле. На левом, слабом фланге у безлесного основания высотки стрельба усиливалась с каждой минутой. Враг нажимал именно на том участке, где, как предполагал Коржевский, легче смять оборону партизан, отрезать их от леса и уничтожить.

Командир взвода передал:

— Эсэсы готовятся к атаке, прошу заградогня!

— Заградогня ему… — буркнул Коржевский, — словно артполк у меня… — и приказал выпустить для срыва вражеской атаки десять снарядов.

Пушкари повернули орудие, тщательно навели, открыли беглый огонь. Но что такое десять снарядов! У противника они вызвали некоторое замешательство, но атаку не сорвали. Немцы продолжали напирать. В дело вступили партизанские пулеметы. Несколько прицельных вражеских залпов — и вместо партизанских пулеметов на взрыхленном снегу остались бурые воронки.

По телефону закричал помкомвзвода:

— Командир тяжело ранен! Поддержите меня огнем!

— Пожалуй, я подамся туда, — сказал Афанасьев, снимая с плеча автомат. — Боюсь, как бы не отрезали наш клин…

— Иди, Илья, положение у них действительно нелегкое. Держи меня в курсе…

Афанасьев еще бежал зигзагами меж сосновых стволов, когда эсэсовцы, подавив огневые точки взвода, поднялись во весь рост и пошли в атаку. Шмайссеры хлестали огнем, полы шинелей заткнуты за пояс, шапки сброшены, волосы развеваются на ветру. Идут смело, выпятив грудь. Ни партизаны, ни даже десантники, видавшие виды, такого не наблюдали. Психическая атака!

— По эсэсам — огонь! — скомандовал Коржевский своим артиллеристам.

Но у них произошла заминка. На засеченную воздушным корректировщиком пушку сыпались осколочные снаряды. Пали друг за другом орудийные номера, остался лишь наводчик. Он оттащил убитых товарищей в сторонку и стал работать один за весь расчет. Заряжал, целился, стрелял — действовал проворно, понимая, что его позиция пристреляна врагом и что жить ему осталось считанные секунды. Отчаянный парень с яростью гвоздил наступающих, но черные шинели, не останавливаясь, размыкались, обтекая воронки, переступали через своих убитых солдат и продолжали бешеный напор. Войдя в азарт, наводчик палил, припадал к пушке, опять палил и при виде удачного попадания злорадно крякал, пока его вместе с пушкой не разнесло прямым попаданием.

Избавившись от мешавшего орудия, каратели усилили нажим. Перебитая телефонная связь не работала, послать исправить некого — все ведут огонь. Примчался запыхавшийся связной, вручил Коржевскому записку от Афанасьева. Тот писал:

«Каратели навязывают нам чисто армейский бой, это не по нашим силам. Нависла опасность конной атаки. Без подкрепления фланг не удержать. Предлагаю усилить нас за счет правого фланга. Пришлите патронов и гранат».

Коржевский посмотрел в бинокль. «Да, Афанасьев прав. Если каратели сейчас бросят в атаку полуэскадрон, мы будем растоптаны», — подумал он и послал на правый фланг связного с приказом оставить позиции и занять оборону посредине высоты, перед землянками. Другой вестовой побежал к Вассе в лазарет: раненые должны быть немедленно переправлены на телегах в глубь зарослей ельника. Но разве такой маневр спасет положение? Пока правый фланг будет оттягиваться, за это время Афанасьева сомнут. А резервов больше нет. Кого послать на подмогу? Осталась только группа автоматчиков.

Коржевский крикнул ординарца, но никто не отозвался.

— Черт вас найдет, когда нужно!

Подобрал полы своего брезентового плаща, напяленного поверх полушубка, побежал меж деревьями к автоматчикам. Вдруг его встряхнуло так, что ноги подкосились и он рухнул в снег. Жаркая боль потекла от колена до паха и выше по животу, до самого, кажется, сердца.

«Ранило старого дурака…» — подумал он с досадой и, приподнявшись на локте, закричал:

— Эй! Кто тут есть? Скорей автоматчиков на левый фланг! Автоматчиков — к Афанасьеву! На левый фланг! — кричал он одно и то же в надежде, что кто-то услышит и передаст приказ. Но кругом грохотали взрывы, жужжали осколки, свистели пули, людей — ни души.