Татьяна Зингер - Нечего бояться

Окрестности лаборатории пустовали. Серые стены поглощали те немногие звуки, которые оживали в Коссе, но тишина давно уже не давила на затылок. Я привыкла и научилась наслаждаться ею. Закрой глаза -- мир затеряется в безмолвии. А около пункта выдачи оживет, наполнится...

Так и случилось, но голоса были другими, ропот -- сильный, звонкий. Детский смех неразличим. Я шагнула за последний поворот, оставалась лишь прямая улочка. Впереди виднелась площадь.

Откуда здесь столько мужчин и женщин, разве они не трудятся? Днем приходят в разы меньше. И настроены горожане иначе: позы, голоса, движения -- всё непривычное. Нет обычной скованности, тягучести.

Я не успела приглядеться, как коссовцев точно толкнули в спины, и они хаотично, без очередности направились к грузовику. Они выкрикивали злые обещания, шли напролом: с досками, обломками стульев, железными прутами.

Первые почти взгромоздились в кузов, когда прогремела серия выстрелов. И ещё одна. Многих задело, и они свалились обратно к толпе. Угрозы сменились воплями боли. Я подалась вперед. Какое-то иррациональное чувство заставляло приблизиться, посмотреть. Самую малость, немножечко... До площади оставалось с десяток крупных шагов.

-- Эй, ты спятила?! -- донеслось со спины осипшим надорванным голосом.

Чьи-то пальцы обхватили за талию, сжав под ребрами. Я попыталась отцепить руки, но мужчина -- а судя по ругательствам, это был именно он, -- резко потянул меня к земле.

-- Пригнись.

Прижал к стене; вовремя, потому что часть обезумевшего народа, убегающая прочь от стычки, скучковалась по тонюсенькой улочке, толкалась и была готова затоптать любого. Я смогла рассмотреть своего спасителя: морщинистый мужчина с проседью в темных волосах и белым шрамом, рассекающим правую бровь. Ему понадобилась секунда, чтобы оценить обстановку, а затем он ногой выбил хлипкую входную дверь, заколоченную на две доски, и затолкал меня в чье-то опустевшее жилище.

Пыль ударила по ноздрям. Кашляя, я подбежала к окну, кончиком платка оттерла его. Сквозь грязные стекла прекрасно осматривалась площадь. Люди наступали, но военные перебивали их на подходе; человеческие тела падали, точно подкошенные невидимой косой. Кровавые лужи расплывались под ними, окрашивая снег причудливыми узорами.

Выстрелы гремели один за другим и нескончаемыми потоками разносились по городу. Уничтожали сонную тишину угасающего Косса. Редкие птицы взметнулись в небеса.

-- Советую переждать, -- гаркнул спаситель и исчез в проходе. Не испугался вернуться в гущу боя? Или поспешил сбежать с более разумными?

Я не успела даже поблагодарить его.

От вида из окна кожа покрылась морозом. Смерть, кругом смерть... И не медленно входящая в дом к болеющему мором, а жестокая, скорая на расправу, касающаяся лбов лежащих в самых чудных позах людей. Кто-то, истекая кровью, пытался уползти, но солдаты придавливали его тело башмаками и стреляли в лицо -- напоследок.

Тошнота подступила к горлу. Меня долго рвало: вначале едой, затем -- желчью. А перед глазами стояло кровавое месиво, когда-то бывшее человеком.

Но стрельба угасла. Солдаты, не медля, запрыгнули в грузовик и уехали... прямо по мертвецам, раздавливая их тяжелыми колесами.

Я прижалась лбом да ладонями к стеклу. Картинка завораживала и вводила в дрожь, выворачивала наизнанку. Бой стих, значит надо уходить, но я не могла оторваться.

Наверное, прошло не меньше часа. Площадь наполнилась живыми: женами, друзьями, обычными зеваками. Они искали знакомых, ревели и причитали над трупами. До меня доносились лишь тихие отголоски, но в ушах те множились, превращаясь в оглушительную песню смерти.

Ника заметила не сразу. Он, неестественно напряженный, хлопочущий, подбегал к умершим, переворачивал их на спины.

"Он ищет меня", -- подумала отстраненно, как сквозь туман. И тут же встрепенулась. За что я наказываю его неведением?! Он зовет, всматривается в тела, а я стою и наблюдаю.

Вылетела из дома и побежала к нему. На пути попадались стонущие, недобитые раненые, на которых солдаты то ли пожалели времени и пуль, то ли не стали выискивать в куче мертвых. Они не просили, не требовали, только выли. Многим из них уже ничем нельзя было помочь -- не нужно быть профессиональным врачом, чтобы разглядеть мертвецкую бледность и насквозь окровавленную одежду.

Я подлетела к Нику сзади, дотронулась самыми кончиками пальцев до плеча. Он аж подскочил, обернулся и... обнял меня так, как обнимал только во снах. Жарко, горячо, вжался носом в макушку, словно не мог надышаться.

-- Я сбежал с работы, когда услышал о мятеже, -- бормотал он. -- Искал в лаборатории, а она заперта... У меня оборвалось всё... Если бы ты умерла...

-- Ник, -- перебила я, -- смотри, жива и здорова. Пожалуйста, успокойся.

-- Обещай больше никогда не теряться, -- просил он.

А я плакала.

Остаток дня помогали выжившим и сжигали умерших. Солдаты не вернулись, с ними уехала еда на неделю и необходимые лекарства. Сомневаюсь, что Единство простит мятежников. Если нас не лишат провизии, то ограничат её. Заставят страдать. Разве мало того, что воздух напитался соленым?

Я смотрела на бурые пятна и думала. Разносит ли кровь заболевание, о чем заверяет Единство? Раз так, сегодня не останется здоровых, Косс поляжет. Но как обосновать эпидемии и затишья, про которые говорил Ник?

Вдалеке звучал детский плач. Младенцы не прекращали реветь, не умолкали ни на миг. Они не знали всего горя, но чувствовали его. Счастливые... Им не нужно выносить трупы, успокаивать мечущихся в бреду. Они не боятся черных пятен на коже, они и вовсе...

Выдохнула от удивления.

-- Ник, -- пролепетала, боясь своей идеи, -- дети ведь реже болеют мором?

Он кивнул.

-- Нам нужна детская кровь, -- и закрыла лицо руками, иначе бы сгорела заживо: от стыда и презрения к самой себе.

Ник ответил не сразу. Интересно, о чем думал, пока переваривал сказанное? Трижды проклял себя за общение с полоумной? Или боролся с брезгливостью?

-- Ларка?.. -- как-то напугано то ли спросил, то ли простонал он.

Я помассировала ноющие виски и объяснила. Вероятно, детский организм имеет какой-то иммунитет, утерянный для взрослых. Но как узнать, в чем именно он выражается? Нужны исследования и, увы, детей.

-- Ты представляешь, сколько нам понадобится крови для того, чтобы излечить горожан? -- Ник отвел меня от площади и усадил на первую попавшуюся скамейку.

-- Необязательно использовать переливание, -- я помотала головой. -- Кровь -- не лекарство. Я хочу только изучить иммунную систему младенцев. Если получится, то станет возможным создать вакцину. Это, конечно, сложно, но...

В больнице стояли специальные аппараты, которые за один щелчок показывали полную карту человека: внутренние органы, патологии, любое мельчайшее изменение или процесс. Я читала, что всего несколько столетий назад изучение организма было трудоемким и неполным. Нам же достаточно нажать на кнопку для идеального результата. В лаборатории мои возможности ограничивались, и всё-таки, думаю, если покопаться в приборах -- можно извлечь хоть что-то полезное, тем более область исследования гораздо уже, чем "весь организм".