Игорь Бестужев-Лада - Отвага

— Несерьезно вы говорите, товарищ Лохова. Это не дело для мужчины.

— У нас по закону равноправие, — парировала Клава. — Чи мужик деньги в дом несет, чи баба, не важно стало быть.

— Нет, важно.

— Так что, товарищ участковый, прикажете тогда мне работу бросать? Я несогласная. Работа моя мне нравится, сами говорили, люди не жалуются. А какую пользу в колхозе мой Тихон принесет, еще по воде вилами писано. Уж лучше пускай дома сидит. Моей зарплаты нам хватает. И мужик он вдобавок такой, каждой бабе пожелаю.

Я не знал, что ей возразить. Хорошо, в это время зашла за покупками какая-то бабка.

— И нечего записывать его в тунеядцы, — закончила Клава. — Нассонову я тоже об этом сказала. И всем скажу…

Я поспешил на улицу.

— Зеленый… — проскрипела мне вслед старуха. Я это услышал и выругался про себя. А та добавила: — Но симпатичный.

Тоже ни к чему, раз речь идет об официальном лице.

Я пошел к сельисполкому, размышляя о словах Лоховой. Действительно, придраться к ней было трудно. Рассуждала она логично. Как поступать в таких случаях? Не знаю. Но поговорить с Тихоном надо. Только с умом.

Из кабинета я посмотрел в окно. Лариса стояла около клуба и с откровенным любопытством смотрела в мою сторону, козырьком приложив руку ко лбу.

В это время зашла решительного вида старуха и без приглашения прочно устроилась на стуле.

— Здрасьте, товарищ начальник. Слава богу, вы теперича тут порядок наведете. Нет на них управы! — погрозила она куда-то пухлым кулачком. Потом развернула чистенький, беленький платочек и положила на стол потертый на сгибах лист.

Документ удостоверял: колхоз заключил настоящий договор с Ледешко А. С. о том, что принадлежащий ей бугай симментальской породы, по кличке Выстрел, находится в колхозном стаде для производства племенного молодняка, за что Ледешко А. С. положена плата…

— Товарищ Ледешко, изложите суть дела.

— Наизлагалась во! — провела она ребром ладони по своему горлу. — Крайнихина Бабочка корова разве? Тьфу, а не корова! Ни молока, ни мяса…

— Кто такая Крайниха и какие претензии вы к ней имеете?

— Суседка моя, Крайнова. Завидно небось, что мой Выстрел в стаде законно, а ее коровешка без всякого права. Покалечила она моего бугая.

— А Крайнова при чем? — не удержался я и повысил голос.

Ледешко насупилась.

— И вы, значит, заодно с ними… — Она стала заворачивать в платочек договор с колхозом. — Ладно. В район поеду, там разберутся.

Я вздохнул.

— Хорошо. Пишите заявление.

Ледешко уселась за бумагу с явным удовольствием.

— И еще этот Чава.

— Какой Чава?

— Пастух. Сергей Денисов, — поспешно поправилась Ледешко. — Цыган, между прочим…

— Цыгане, русские — все равно.

— И я так же думаю, товарищ начальник, — подхватила жалобщица. — Все и должны держаться наравне. А вот Чава этот изводит моего бугая. Сами, говорит, гоните его в стадо. А за что, спрашивается, ему колхоз денежки платит? Между прочим, их личная корова тоже в колхозном стаде.

Наконец, Ледешко ушла. На душе было грустно.

«Ну, Дмитрий Александрович, тебя можно поздравить с первым делом! Здесь тебе и разгадка рокового преступления, и погоня за хитрым, коварным и опасным рецидивистом…»

А какие мечты роились в моей голове четыре года назад! В зеленом Калинине, с трамваями, троллейбусами, с Волгой, одетой в бетонные берега.

Друзья мучились, какой институт выбрать. А я уже твердо знал: моя профессия — следователь. И подал документы в МГУ на юридический факультет, но, увы, не прошел по конкурсу.

Два года службы в армии. Потом учеба в Москве. Только не на Ленинских горах, в МГУ, а в Черкизове. Сосватал меня в школу милиции кадровик из Калининского областного управления внутренних дел, заверив, что следователем можно стать и таким путем.

…И вот я достаю новую, чистую папку, вкладываю в нее заявление Ледешко и пишу: «Дело о…»

Долго и безрезультатно мучаюсь над дальнейшей формулировкой.

И первая папка ложится в сейф безымянной.

Чтоб разобраться с этим делом, надо съездить на хутор Крученый, расположенный в нескольких километрах от станицы.

Вечера здесь хорошие. Они мне понравились сразу. Нагретая за день степь прибоем накатывает на станицу теплый воздух, повсюду разливая благодать. И тишина. Ее лишь изредка нарушают сытое похрюкивание соседской свиньи или перебрех собак.

Выпив стакан парного молока, доставляемого мне по договоренности соседкой, я чинно прошествовал в клуб под взглядами станичников, коротавших время на завалинках за лузганьем семечек.

Публика неторопливо прохаживалась возле клуба в ожидании киносеанса. Я для порядка заглянул во все закоулки. Ларисы не было.

Перед самым сеансом к крыльцу подскочил верхом на лошади молодой парень. Его чистая белая сорочка была плохо выглажена, брюки пузырились на коленях. И только сапоги сверкали зеркальным блеском.

Он чем-то сразу останавливал на себе взгляд. И когда лихо спрыгнул на землю, стало видно, как он выделяется среди ребят. Парни тоже были загорелые, тоже в белых рубашках. Но он отличался природной, более жгучей смуглотой. Густая шапка крупных кудрей, блестящие глаза и ослепительные зубы. Лед и пламень!

— Привет, Чава! — крикнул кто-то из ребят.

Парень приветливо помахал рукой и, привязав к дереву коня, легко вбежал в клуб. Я вошел следом.

Вот, значит, каков Сергей Денисов, колхозный пастух. Мне хотелось подойти к нему и поговорить о жалобе Ледешко, но я понимал, что сейчас не время.

В фойе среди девушек не было той, которую я хотел увидеть.

Сергей Денисов тоже кого-то выискивал. Я скоро потерял его из виду, так как прозвенел третий звонок и зрители быстро заполняли зал.

Я устроился в углу. С первых же минут стало ясно, что в будке киномеханика что-то не ладно. Это портачил мой предшественник Сычов! Видать, не раз еще забегал он к Клаве в магазин.

В зале свистели, кричали, топали ногами. Экран то бледнел, то мутнел. Несколько раз зажигался свет. Женщина, сидевшая рядом со мной, не выдержала:

— Вы бы, товарищ милиционер, пошли, разобрались. Мучение-то какое за свои же деньги…

Я вышел в фойе. И обомлел: в пустом помещении сидели двое — Лариса и Чава. Они сидели молча. Но это молчание было более чем красноречивым.

В аппаратную вход шел с улицы, по крутой железной лестнице. В бетонной темной комнатушке щелкал проектор, глухо доносились из зала звуки кинокартины. На высоком табурете сидел парнишка лет пятнадцати, прильнув к окошечку в зал.

Я стоял молча, обдумывая сложившуюся ситуацию.

Значит, этот Чава приехал не ради кинофильма, а к нашей библиотекарше? А вдруг нет? Мало ли что…

Парнишка слез с табурета и, увидев меня, вздрогнул.