Игорь Бестужев-Лада - Отвага

До меня теперь тоже дошло, отчего рассвирепел бугай. Дело в том, что мотоцикл мне выдали ярко-красного цвета. Может быть, он предназначался для нужд пожарной охраны, не знаю. Но я был рад и такому.

Да, мне дорого мог обойтись этот красный «конь».

Баба Вера, смекнув, что произошло, заторопилась в хату.

— Доброго вам здравия, товарищ начальник! Завтра, мабуть, зайду. К обеду…

— До свидания, — кивнул я.

А Чава все еще разглядывал мой мотоцикл: все ли в порядке. Значит, и он не на шутку испугался.

— Зайдемте к нам, товарищ лейтенант. Дома говорить удобнее.

Я вошел за ним во двор. Дети играли возле палатки. Приглядевшись к ней, я подумал, что это, наверное, шатер. Он был сшит из видавшего виды брезента. Значит, много еще цыганского осталось в быту Денисовых…

Сергей вручил поводья лошади молодой женщине и провел меня в хату.

— Мои отец и мать, — представил Чава пожилого цыгана и цыганку средних лет.

— Мы уже познакомились с товарищем участковым, — сказал Денисов-старший. — Присаживайтесь.

Я сел на предложенный стул и огляделся.

Честно говоря, я представлял себе убранство комнат совсем иным. Здесь же все было чисто, уютно.

— А вы здорово ездите, — заговорил Сергей. — Я вначале испугался…

— Ничего, — перебил я, — обошлось. Мотоцикл цел — это самое главное…

В то время о мотоцикле я думал столько же, сколько о прошлогоднем снеге…

— Вы по поводу Ледешихи и бабы Веры? — нетерпеливо спросил Сергей. И добавил: — Вообще, эта Ледешиха — дурная женщина…

— Читробуй кадэ тэпенес пэмануш [1] Нельзя так говорить о людях (цыганск.) . , — перебил сына старший Денисов. — У каждого свои заботы. Худо это или добро — судить не нам. Я часто видел таких, которые много красивых слов говорили, а сами думали только о своем кармане… Ты тоже хорош! Зачем грубишь Ледешихе? Она тебе в бабки годится.

— Нужна она мне!

Денисов-старший повернулся ко мне:

— У меня Ледешко тоже была. Я ведь в нашем хуторе как штатный советчик и мировой судья — депутат сельского Совета. (Я взглянул на него с удивлением и любопытством, которых не мог скрыть.) Да-да, — засмеялся Денисов-старший, — сам не ведал, что на старости лет сделаюсь властью… — Он погладил бороду, усмехнулся чему-то своему и продолжал: — Ну я сказал ей, что не стоит затевать ссору с соседями из-за чепухи. Не послушалась… А Выстрел — действительно породистый бугай. Товарищ Нассонов, председатель наш, уговаривал Ледешко продать. Выстрела колхозу. Хорошие деньги предлагал. Но она уперлась. «Мне, говорит, нет смысла от своей выгоды отказываться…»

— А что, эта Бабочка сильно поранила бугая? — перешел я на главное.

— Ерунда! — сказал Чава. — Похромал один день.

— Ясно, — кивнул я. — Насчет увечья бугая вы можете подтвердить?

— Конечно, — ответил Сергей. — Хоть на бумаге.

— Ну этого пока не требуется, — сказал я.

— А вообще Выстрел мне стадо держит вот так! — Сергей показал кулак. — Можно спать, гулять, отдыхать — все будет в порядке. Даже волка, а то и двух, одолеет.

— Водятся?

— Были. Но давно что-то не появлялись. Теперь охотников больше, чем зверья. — Чава поднялся. — Я вам еще нужен?

— Нет, спасибо. — Я тоже встал.

Следующий день начался с того, что я, идя утром на работу, услышал, как две старухи, завидев меня, захихикали и стали шептаться.

Я разобрал лишь одно слово — «таредор».

Значит, тореадор… Здесь ничего не скроешь. Факт сам по себе пустячный, мелочь жизни, как говорится, но я страшно огорчился.

В тот день на заседании исполкома сельского Совета я впервые так близко столкнулся с Ларисой. Мы сидели за столом друг против друга. Я смотрел на ее чуть улыбающееся лицо и думал: знает она или нет?

Заседание задерживалось. Ждали Нассонова, председателя колхоза.

Председатель пришел суровый. Сел рядом с Ксенией Филипповной и стал молча вертеть карандаш. Крепкий, с мощной загорелой шеей и покатыми плечами, с синевой на тяжелом подбородке…

Я выступил с планом мероприятий по профилактике правонарушений. Его дружно одобрили и перешли к другим вопросам. Дали слово Ларисе.

Говорила она тихо, поминутно оглядывая всех. Ее голос, высокий и мелодичный, журчал, как ручей. А в руках мелко-мелко подрагивал блокнотик с карандашом.

Слушали ее внимательно, потому что она всех заражала своим волнением.

Говорила она о том, что пропадают, исчезают всякие там старинные сабли, уздечки, макитры, кружки, сделанные народными мастерами, о том, что их следует отыскивать по хуторам, собрать и сделать в клубе нечто вроде музея.

Ларису поддержали. Кто-то вспомнил, что у него дома есть старинные шаровары с лампасами, у того — расписная кружка, у этого — носогрейка, оставшаяся еще от прадеда, боевые регалии с первой империалистической войны, икона с красивым окладом…

— Иконы не надо, — сказал Павел Кузьмич, секретарь колхозной парторганизации, — музей не церковь.

— Почему бы не собирать и редкие иконы, настоящие произведения искусства? — возразила Лариса. — Вон в Москве, в Третьяковской галерее, сколько икон работы великих русских художников…

Секретарь партбюро, подумав, согласился:

— Ну, если действительно великих мастеров, то можно. Только где у нас такие?

— Ясно, — подытожил Нассонов. — Не возражаем. Действуй. Собери ребят, девчат… Шукайте. Авось на Эрмитаж нашукаете.

И заговорил о том, что в воскресенье — троицын день. Надо организовать всякие мероприятия, чтобы отвлечь людей от пьянства.

…И так получилось, что через час мы с Ларисой шли к колхозным мастерским, напрямик, полем с подсолнухами.

Возле мастерских трое оголенных по пояс ребят, перемазанных в масле, с блестевшими от пота спинами, втаскивали по стальным трубам дизельный движок в кузов грузовика.

Грузовик был мне знаком. Вчера на нем шофер чуть не наехал на ребенка. Я проверил тормоза. Они барахлили. Водитель Федор Колпаков дал мне слово, что на неисправной машине из гаража не выедет…

Что ж, проверим.

Мы поздоровались. Катаев, секретарь комсомольского комитета колхоза, был среди ребят. Он кивнул нам: подождите, мол, закончим, тогда поговорим.

Установив движок, ребята спрыгнули с кузова, убрали трубы, закрыли борт.

Из мастерских вышел шофер Федя. Он старался не смотреть на меня. По его лицу было видно, что машина в том же состоянии, что и вчера.

— Довезешь? — спросил его комсорг.

Тот что-то буркнул. Я попросил у шофера ключи.

Федя кивнул на кабину:

— Там. — И отошел в сторону, вытирая руки ветошью, всем своим видом стараясь показать, что он здесь ни при чем.

Я тронул машину, проехал немного и затормозил. Так и есть! Педаль легко дошла до упора, а грузовик продолжал двигаться. Я остановился на ручном тормозе. Подал назад. Спрыгнул на землю.