Игорь Бестужев-Лада - Отвага

— Так, милый-дорогой, это же мой хлеб… Я техникум кончил плюс девять лет практики. Лечить лошадей умею, ездить — так-сяк. В школе мне в первый день сказали: «Без шенкелей на конную подготовку не ходить». Я спросил, где их взять. «Хоть на складе получайте». Ну, я и поперся на склад. Там и объяснили: шенкель — внутренняя часть ноги от колена, так сколько вам надо, килограмм или два?

— Товарищ младший лейтенант, а можно вопрос? — сказал Отнякин. — Вот Пересветов пусть расскажет, что за книжечку хитрую он в переметной суме возит, нет, чтобы товарищу дать… А то раскурить бы ее.

— Зачем тебе, — спросил Андриан, — эта книга не на современном русском языке, а на древнем.

— А что это? — заинтересовался Табацкий. — Я и сам взял на фронт учебник — по специальности, конечно. Не все же время боевой устав кавалерии зубрить. И на марше бывают часы отдыха и затишья. Так что за книжка?

— Да «Слово о полку Игореве», академическое издание тридцать четвертого года. Я ведь учился на историческом. А экспедиция… Представляете, мы находимся в том самом районе, откуда русское войско начало свой бросок к морю восемь веков назад. Это было в мае 1185 года. Игорево войско пряталось в дубравах…

— Любопытно.

— Мой дед, понимаете, — заволновался вдруг Пересветов, — считал, что русские ходили за Дон, на берег Азовского моря. Отец же, напротив, полагал, что это было невозможно, исходя из скорости движения в среднем по двадцать пять километров и никак не более сорока за один переход.

— Как так? — Табацкий поднял брови. — Мы за три перехода покрыли более двухсот километров. Почему же Игорь не мог?

— Вот-вот! А отец полагал, что войско Игоря в массе было пешим. Отец был не прав, и русские действительно подошли к морю. Я разошелся с отцом принципиально, только… дело вот в чем…

Табацкий, втаптывая окурок в землю, перебил:

— Ладно, потом доскажете. Кончен перекур.

Он ушел, а Андриан прислонил голову к лошади, машинально гладил ее морду и думал об отце. Пять раз он посылал письма в Москву; последнее, в конце 1941 года, вернулось с пометкой: «Адресат выбыл».

Что с отцом? Эвакуирован? Почему не пишет? Или тоже на фронте, но… в его возрасте, с его болезнями?..

Предстоящее наше наступление без труда угадывалось по многим красноречивым признакам. И не особо наметанный глаз в свете луны различал на обочинах дороги не затоптанные еще рубчатые широкие следы танков. Справа и слева на позициях под маскировочными сетями просматривались толстые стволы мощных пушек. На ходу дымили полевые кухни. Шли длинные, позвякивающие котелками, серые колонны пехоты. Эскадрон все чаще обгонял их по мере приближения к передовой. Верхами и на пятнистых «эмках» метались связные и порученцы, разыскивая нужные штабы. В балках глухо ворчали моторы.

Ровно шла кобыла Машка, качался в седле боец Пересветов. Последний ночной переход кавалерии был короче предыдущих, а отдых продолжительнее. Срок, выхода полка в исходный район для наступления был назначен с некоторым запасом, как говорят, «с гвардейским зазором». Но полк пришел точно по приказу, за двадцать часов до времени «Ч».

Накануне наступления овес выдали полной мерой, по четыре с половиной килограмма на голову, и теперь пересветовская Машка удовлетворенно похрапывала. Официальная кличка у нее была, вообще-то, Рапсодия, но кавалеристы пользовались своими, более привычными именами. Лошади в полку все, как одна, были тридцать шестого года рождения, клички им давались все на букву «Р»: Рампа, Рашпиль, Рейсшина, Револьвер, Рубильник и так далее. Была даже — Рекомендация.

На учениях крикнет конник: «Рекомендация!» — И все смеются.

Комвзвода в манеже дает команду: «Иванов, не горбись, дай сбор Рукоятке! Вольт налево — ма-арш!» Или: «На Рогоже! Заснул, что ли?» И снова смех.

Вот и появлялись во взводах Машки, Рыжики, Бочки и Фруни.

Дневальные приволокли с кухни большие фляги-термосы, в котелки разливалась полукаша-полуборщ — сытное, на мясе и сале, вкусно пахнущее месиво. Рыженков сам, не передоверяя дело никому, выдал по сто граммов фронтовых и моршанки по три пачки на брата. Во взвод завернул чисто выбритый и пахнущий одеколоном политрук, спросил про настроение и проверил, горяч ли чай. Оставил экземпляр дивизионки «В бой за Родину» и ушел к пулеметчикам.

Отнякин, наевшись и накурившись, заговорил намеками: «Соль человека вяжет — и поест и спать ляжет. До обеда не косится, после обеда спать просится. От сна еще никто не умирал». Рыженков сурово заявил, что разрешит отдыхать только после того, как будет организовано сторожевое и непосредственное охранение, и тем, у кого он лично найдет оружие и снаряжение в полном порядке.

Доставая протирку, шомпол и ветошь, очищая от кострики паклю для чистки карабина, Андриан успел пробежать глазами напечатанную на желтой грубой бумаге в половину обычного газетного листа дивизионку.

Его поразила маленькая заметка, начинавшаяся словами:

«Красноармеец, помни: ты сражаешься в тех местах, где восемь веков назад русские воины под командованием князя Игоря показали высочайший пример воинской доблести и отваги. Будь достоин славы своих далеких предков…»

Далее со ссылкой на центральную печать сообщалось, что «Слово о полку Игореве» будет переиздано массовым тиражом для раздачи бойцам действующей армии.

И опять Пересветовым овладело чувство причастности к великой истории его народа. Помнится, доцент Павликов говорил, что во время гражданской войны, в голодные годы, было вновь издано «Слово». Значит, нужно оно, значит, живо, и история продолжается.

Почистив карабин, Пересветов пошел к полевой коновязи, чтобы проведать лошадь. Машка сегодня была необычно нервна и возбуждена. От старых кавалеристов Пересветов наслушался множество баек и былей об интуиции лошадей, о том, что кобыла чует близкий бой. Значит, скоро: ночью, вечером или ранним утром, да, не позже завтрашнего утра наступит время «Ч», момент атаки. Нужно отдохнуть перед первым настоящим крупным боем. Пересветов улегся на попону. Прежде чем заснуть, с полчаса вспоминал недавние дни…

Утонувший в степном мареве хуторок — беленькие хатки, лохматые крыши. Под ногами вертелись куры, собаки, свиньи. На стук копыт явились босые ребятишки, несколько казачек и старый-престарый дед. Кто-то, не разобравшись, выкрикнул паническое: «Немец наступает». Разъезд остановился.

Увидев звезды на фуражках, мальчишки успокоились, восхищенно рассматривали стройных, подтянутых верховых лошадей, оружие, шпоры, предлагали конникам передохнуть, попить студеной водицы.

Пожилая казачка спросила:

— Сынки, устоите — либо под немца будете нас отдавать? Вон государством вам все дадено — и сабли, и ружья. Неужто не остановите его? Куда едете-то, а? Когда кончите отступать?